Отблеск безумной звезды
Шрифт:
«Во сне и наяву, везде и во всем я вижу только тебя…»
Он то приближался к только что начатому наброску, то отходил назад, но чем дольше он всматривался в еще не высохшие мазки, тем меньше у него было уверенности. Да не может быть, чтобы это была она! Нелепо, глупо — он искал ее по всей Москве, а она вдруг появилась на даче у его отца…
Потом узнал — портрет рисовали с невесты Викентия. Увидел ее в первый раз на берегу реки и опять пришел в ужас — Дезире!
Снова долго приглядывался, видел сходство, поначалу бесспорное, но постепенно его уверенность в этом
И вообще Оленька Журавлева выглядела в высшей степени нормальной женщиной, работала терапевтом, и невозможно было даже вообразить, что она в рваной, нищенской одежде просит милостыню возле Яузского бульвара! Да Эмма Петровна просто не допустила бы, чтобы у ее обожаемого сыночка была такая невеста — со странностями!
Уже безо всякой надежды Павел попытался разговорить невесту Викентия, но в лице ее ничего не дрогнуло, когда та услышала имя — Дезире…
Это была, бесспорно, не она — просто похожий женский тип, но Павла все равно неудержимо тянуло к этой женщине. Его тянуло к ней, потому что она была похожа на Дезире.
А когда она так мило и так просто объяснила ему, почему он должен помириться со своим отцом… Он тогда почти влюбился в нее!
Но поскольку Оленька Журавлева являлась настоящей, стопроцентно нормальной женщиной, то она, очаровав, тут же все и испортила. Неуемное любопытство, склонность к сплетням, вздорный характер… Все это в какой-то момент вдруг проявилось в ней. Боже, совсем не Дезире!
Собственно, подарок он ковал не ей, а Дезире. Но поскольку найти Дезире не было никакой надежды, железную кувшинку он отдал Оленьке Журавлевой.
Павел отбросил книгу и вышел на балкон.
Внизу, в вечерних сумерках, стоял Силантьев и рисовал закат.
— Ярослав Глебович!
— Да? — тот поднял голову вверх. Под левым глазом сиял отчетливый синяк.
— Ярослав Глебович, вы куда тот портрет дели?
— Какой портрет?
— Ну, тот, Ольгин…
— A-а, вот вы о чем!.. — Силантьев снова склонился над холстом. — Я его продал.
— Кому?
— Кому-кому… Ее жениху, конечно!
Пожилая дама долго жаловалась на бессонницу, колотье в боку, приступы сердцебиения, головокружение, на повышенный аппетит, с которым совершенно невозможно бороться, и плохое настроение по утрам.
Оля рекомендовала ей успокаивающее ванны и запретила долго находиться на солнце.
Дама немедленно принялась рассказывать о своем муже, какой тот бесчувственный болван.
— Тридцать лет с ним живу и никакой от него помощи… Весь дом только на мне держится! У вас, Ольга Витальевна, есть дети?
Оля сказала, что нет.
Дама тут же начала объяснять, как надо правильно их воспитывать, чтобы не сделать тех же ошибок, какие она, дама, совершила в свое время.
Оля слушала даму, а сама смотрела на подарок Павла, стоявший тут же, на ее рабочем столе. Цветок кувшинки на листке, слегка изогнутом — словно он покачивался на воде, растревоженной взмахом весла.
Оставить подарок дома она не решилась, поскольку все сразу бы догадались, откуда он. Эмма Петровна ужасно рассердилась бы, а Викентий… Нет, лучше не устраивать лишних ссор.
Хватало и того, что уже который день подряд Эмма Петровна заводила долгий разговор на тему «мой сын достоин лучшего, и любая девушка была бы просто счастлива, что рядом с ней такой мужчина, а вот некоторые своего счастья не понимают…»
— …ну, так я к вам завтра еще зайду? — сказала дама, поглядев на часы. — Вы, Ольга Витальевна, удивительный специалист, еще ни один доктор не относился ко мне с таким вниманием!
— Да-да, конечно, заходите… — рассеянно произнесла Оля.
Дама ушла. Оля приняла еще нескольких пациентов, а потом, ближе к обеду, их поток иссяк.
— Душно как… — в кабинет, гремя ведром, заглянула техничка Кира Семеновна. — Кажись, гроза будет.
Оля подошла к окну.
В самом деле с востока надвигалась туча. «Надо торопиться… Зонтика-то у меня нет!»
Оля переоделась и выскочила в санаторный сад. Густой воздух, настоянный на аромате роз, буйно цветущих на клумбе, — такой липкий, тяжелый, сладкий, что каждый вдох давался с трудом. «Точно — грозы не миновать!»
Она махнула рукой охраннику, а за воротами вдруг нос к носу столкнулась с Павлом.
— Опять?! — сердито сказала она.
— Что опять?
— Опять ты преследуешь меня!
— Я не преследую, я… — он пятерней зачесал волосы назад. — Я сам не знаю, что со мной происходит!
— А я-то чем могу помочь? — раздраженно бросила Оля на ходу.
Сизая туча стремительно приближалась, даже птицы в кустах замолкли.
— Я должен тебе кое-что рассказать… Помнишь, мы катались на лодке, и я спросил про Дезире?..
— А, не можешь забыть свою первую любовь, — небрежно пожала плечами Оля. — Или Фаня являлась твоей первой любовью, а Дезире — была под номером два?
— При чем тут первая любовь! — с досадой произнес Павел. — Это было недавно — весной!
— Что? — Оля едва не споткнулась на узкой тропинке. Раздался первый раскат грома, и мурашки побежали у нее по спине. В животе похолодело, точно она проглотила целиком брикет мороженого.
— Пожалуйста, не убегай! — умоляюще произнес Павел, хватая Олю за плечи. Прикосновение его тяжелых, жестких ладоней…
— Не трогай меня? — взвизгнула Оля. — Что за дурацкая привычка…
Ей было так страшно, что она едва владела собой. Весной… Он сказал — «этой весной»?..
Туча стремительно поглотила солнце, и первые, крупные капли дождя упали на землю. Оля судорожно прикрыла голову маленькой сумочкой, впрочем, толку от сумочки не было никакого.
— Дождь…
— Да, дождь!..
Небо снова раскололось на две половинки, и через несколько мгновений загрохотало.
Не сговариваясь, Павел и Оля побежали к лесу, спрятались под раскидистым кленом.