Отбор огненного дракона. Путь в столицу
Шрифт:
Я не двигался, даже почти не дышал, зачарованный красотой созвездий. Однако шорох уловил… Осторожный, тихий, не сулящий добра…
Не показывая вида, что услышал, я продолжил созерцать небосвод.
Кто-то на четвереньках подкрался совсем близко и затаился, наблюдая за мной.
Мне хватило выдержки, чтобы продолжить дышать размеренно, не показывая, что заметил чужака. Разве что, бубня себе под нос и изображая пьяного, я свесил голову на грудь, чтобы убедить его в своей беззащитности и поторопить с нападением. Я устал и играть
Некто в кустах выжидал. Я тоже, из-под опущенных ресниц наблюдая за ним.
Пришлось сидеть так некоторое время, пока некто не убедился, что я действительно сплю и не представляю опасности.
Листья кустарника почти беззвучно задрожали, раздвинулись, и… Из них потянулась грязная пятерня с черными полосами под неухоженными ногтями.
«Да, это не изощренный коварный наемник», — сразу определил я и продолжил наблюдать за действиями неизвестного.
Рука, на которой болтался несвежий рукав рубахи, принадлежала ребенку или подростку. Она медленно тянулась к импровизированному столу, состоящему из грубо сколоченного стула с большим подносом с едой.
Словно почуяв подвох, наглец замер.
Наблюдая за его метаниями, мне так и хотелось покашлять и поторопить: «Поскорее, пожалуйста! Нет сил наблюдать за бесталанным представлением».
Наконец, рука потянулась дальше, но не ко мне, не к кувшину с вином, чтобы подбросить яду, а к… еде!
Я ожидал смертельной опасности, дротика, стрелы из-за кустов, наконец яда в еде, а столкнулся с недоразумением!
Однако же я продолжал следить за воришкой, который, признаться, целеустремленный и нахальный, делал всё осторожно и тихо, пока… в животе его не раздался вой, какой бывает у того, кто давно не держал во рту и малой крошки.
— О-о-оу-рм! — раскатисто простонал живот бедолаги.
Мне пришлось громко всхрапнуть, чтобы не расхохотаться.
Конечно, жаль наглеца, однако путь он выбрал дурной.
«Ладно, следим дальше», — я решил подождать и узнать, что же он выберет. Ибо выбор перед ним суровый: запечённое мясо, жаркое, курица в сладком соусе, два гарнира, несколько вин, выпечка и…
Я не угадал. Выбор воришки стал иным. Понял я это, когда пятерня на миг замерла, а потом, дрожа от предвкушения, потянулась к колбасе, у которой я едва успел отрезать хвостик с бечевкой.
А выбор у воришки неплох! Старая добрая брашская копченая колбаска с жирком и специями… М-м! Я бы сам её сейчас отведал, если бы не некто нахальный, отвлекающий от трапезы.
Что ж, вкус у него неплохой, но мастерства ни на грош. И ничем хорошим в будущем путь мальчишки не закончится. Пусть или учится лучше воровать, или завязывает с воровским ремеслом…
Желая преподать урок, я выждал, пока чумазая рука потянется с добычей обратно, резко перехватил руку и потянул вора из кустов к себе.
— Ай-ой! — заголосил он, попытался вырваться, только хватка у меня железная. Слабый рывок, и из кустарника вывалился воришка…
Увидев его, я замер, с трудом сдерживая рвущийся из груди хохот.
Это оказался подросток лет тринадцати. Невысокий мальчишка, со светло-каштановыми волосами, торчащими как у ежика иглы, в которых виднелись травинки; лопоухий и с глазами испуганного щенка, пойманного на проделке, но не желавшего расставаться с добычей, то есть брашской колбасой, которую он продолжал удерживать, не разжимая пальцев.
Веселясь от души, решил сначала просто попугать воришку и ограничиться тумаком.
— Наглец, — скрывая смех, прорычал я и тряхнул его хорошенько. Но он намертво вцепился в добычу, как в самое ценное сокровище.
Увы, кажется, я перестарался. Мальчишка в ужасе задергался, отчаянно брыкаясь. Чтобы не удрал, я схватил его за ухо. Едва сжал-то, а он заорал, как будто я хотел его убить.
— А-а-а! А-а!
— Цыц! — шикнул на него, но воришка заверещал ещё истошнее.
Тут из зарослей, с надрывными криками:
— Веня! Венечка! — выскочил второй подельник. Тощий, чуть выше первого, в таких же жалких лохмотьях. И не поинтересовавшись о причине переполоха, не дав сказать мне ни слова, ринулся фурией и, визжа, начал меня царапать.
Мое благостное настроение сменилось негодованием. Мало, решили обокрасть, так ещё позорят меня, привлекая ненужное внимание. Сейчас вся округа сбежится на крики.
Что ж, раз попались, надо проучить. Особенно старшего, зачинщика кражи.
Я отшвырнул наглеца от себя, пока он не выцарапал мне глаза.
Воришка упал едва ли не в кусты дикого шиповника. Боль должна была отрезвить его, заставить подумать о спасении своей шкурки, однако он, глупый, вскочил и бросился на меня с новой силой. Еще и со спины.
«Да чтоб его мрак сожрал!» — разъярился я и решил: хватит миндальничать. Схватил его за шкирку и поднял над землей.
Тряхнув с острасткой, к своему изумлению, увидел, что на плечо воришки упала коса, перевязанная лентой…
Чтобы лучше разглядеть лицо старшего воришки, скрытое растрепанными прядями, тряхнул еще разок. И обомлел, когда понял, что это девчонка. Такая же чумазая, как мальчишка, только более дерзкая, нахальная, которая ещё осмелилась приказывать мне!
— Не смей! Руки прочь! — отчеканила она, смерив меня презрительным взглядом.
«Конечно, сию минуту исполню», — ухмыльнулся мысленно, злясь на себя, что я, считающий себя наблюдательным, умным и опытным бабником, не заметил сразу, с кем имею дело. Какой позор!
Это уже при свете костра разглядел, что оборванка очень даже хорошенькая. Одни глазища, полные ненависти и презрения, чего стоили. Да они молнии метали, желая испепелить меня.
И что теперь с воришками делать?
Магию применять на тощих птенцов — расточительно, но хорошей трепки они точно заслужили. Больше я миндальничать не собирался.