Отчаяние
Шрифт:
Связанные с продолжением рода древние обычаи обросли лесом условностей, порожденных цивилизацией ради цементирования общества бессчетных запретов и ограничений, – но на протяжении десятков тысяч лет по существу не менялись. Современным нравам они противоречат – или безмолвствуют, когда совпадают с ними. Неверность Джины, с точки зрения биологии, никакое не преступление. Что отвратило ее от меня? Не сумел действовать вполне осознанно, вот и все. Невнимательность. Грех, который любой наш пещерный предок счел бы вполне естественным. В сущности, все, чему прежде всего придают значение в своих взаимоотношениях современные
Ни оттого, ни от другого отказываться не хотелось – и все же снова и снова я терпел неудачу, пытаясь примирить два противоборствующих начала.
Что ж, если проблема сводится к выбору между биологией и цивилизацией…
Теперь я знал, чем дорожу сильнее.
И близость с асексуалом возможна. Асекс может ласкать.
Немного погодя мы забрались в спальник – погреться. Я все не мог прийти в себя, переживая трагедию Безгосударства, бессмысленное полуубийство Мосалы, крах своей карьеры. Но Акили поцеловал(а) меня в лоб, стараясь снять напряжение, гладил(а) мою окаменевшую спину, плечи – и я баюкал мою любовь в объятиях, надеясь хоть чуточку унять ее страх перед великой информационной чумой, в приход которой сам по-прежнему не верил.
Я проснулся, озадаченно вслушался в сонное дыхание Акили. Палатку заливал не отбрасывающий тени, словно в полдень, зеленовато-голубой свет. Я поднял глаза: над головой висел лунный диск – на потолочную ткань легло чуть размытое по краям белое световое пятно.
В голове роились мысли. Акили встречал(а) меня в аэропорту. Лучший момент, чтобы заразить меня биоинженерной холерой, зная, что я принесу инфекцию Мосале.
А когда вышла осечка, дал(а) мне противоядие – чтобы завоевать доверие, в надежде использовать меня еще раз… А потом нас похитили ничего не подозревающие умеренные, и необходимость в новых попытках нанести удар Мосале отпала.
Чистая паранойя! Я закрыл глаза. Зачем экстремисту делать вид, будто он верит в информационную чуму? А если на самом деле верит, зачем убивать Буццо, когда уже доказано, что момент «Алеф» неотвратим? Так или иначе, теперь, когда Мосала в Кейптауне, и работа – с ее участием или без – продолжается, что пользы во мне экстремистам?
Выбравшись из объятий, я вылез из спального мешка. Пока я одевался, Акили приоткрыл(а) глаза и сонно пробубнил(а):
– Уборная – ярко-красная палатка. Ни с чем не спутаешь.
– Я недолго.
Пытаясь собраться с мыслями, я бесцельно бродил по лагерю. И не думал, что еще так рано. Едва минуло девять. А холод-то какой собачий! В большинстве палаток еще горел свет, но проходы между ними были пусты.
Акили – орудие экстремистов, совершающее политические убийства? Бессмыслица какая-то. Зачем тогда было так стараться вырваться с рыболовного судна? Но сомнение теперь заставляло на все взглянуть в новом свете, словно само мое неверие – уже катастрофа, неменьшая, чем возможность того, что я окажусь прав. Как случилось, что мы столько пережили вместе и лишь сегодня, проснувшись бок о бок с Акили, я задумался: а не ложь ли все это?
Я дошел до южной оконечности лагеря. В направлявшейся к северу колонне беженцев эта группа, наверное, была последней: до горизонта, насколько хватало глаз, – ничего, лишь голый известняк.
Я помедлил, не решаясь повернуть назад. Но, блуждая меж палаток, я чувствовал себя едва ли не шпионом; и вернуться к Акили, к теплу любимого тела, к надежде, которую, казалось, сулит близость, не мог. Полчаса назад я на полном серьезе обдумывал перспективу перехода в асексуалы. А что? Прочь гениталии, долой парочку сгустков серого вещества – и всех моих бед как не бывало. Нет, надо бы прогуляться. Побыть одному.
И я зашагал по залитой лунным светом пустыне.
Там и тут поблескивали прожилки минералов-примесей; теперь, когда смысл этих иероглифов отчасти открылся мне, земная поверхность казалась трансформированной, испещренной письменами, хотя при всех моих новообретенных познаниях большинство этих разводов ни о чем не говорило – так, случайные загогулины.
Покинутый город утонул во тьме – или скрыт из виду холмами. Там, к югу, у горизонта – ни искорки света. Воображение рисовало картины: вот логово в самом центре города извергает все новые стаи невидимых насекомых… Да нет, знаю же – там, в лагере, нисколько не безопаснее, и убивают они лишь на виду, для устрашения. В одиночестве я не представляю для них никакого интереса.
Вдруг показалось, что земля содрогнулась; толчок был до того слаб, что я тут же усомнился – а был ли он на самом деле? Неужели обстрел продолжается? Я полагал, что все ушли, город брошен на милость победителя – но, может, горстка несогласных осталась вопреки плану эвакуации? Или в каких-нибудь убежищах укрылось ополчение, и вот, наконец, начался настоящий бой? Печальная перспектива. На успех им рассчитывать не приходится.
Снова толчок. Направление взрыва определить не удавалось – никаких звуков до меня не доносилось, лишь вибрация. Я повернулся, оглядывая горизонт в поисках клубов дыма. Может быть, теперь обстреливают лагеря? Утром белые султаны дыма над городом виднелись за километры – но по раскинутым в поле палаткам стрелять станут другими зарядами, и эффект от них будет иной.
Я все шел на юг, надеясь, что вдалеке замаячит наконец город, и окажется, что стрельба там. Пытался представить себя на войне, как свои пять пальцев знающим мириады способов умерщвления… Воображал, что передаю – тем сетям, которым дела нет до моих фальсификаций, – материалы с собственными квалифицированными комментариями насчет «характерных звуков, с которыми поражает цель самонаводящаяся ракета китайского производства», или «безошибочного визуального распознавания наземного взрыва от сорокамиллиметрового технологического орудия».
Что-то слишком уж стал я смиренным. Технолиберация, развенчание генетического законодательства, счастье, асексуальное блаженство… не многовато ли иллюзий за последние три дня? Пора очнуться. Всемирное умопомешательство докатилось наконец и до Безгосударства – так, может, отстраниться, пораскинуть умом, попытаться отвоевать у этого дурдома хоть какое-то подобие жизни? Нынешняя оккупация не более трагична, чем тысячи былых кровавых нашествий – а они всегда были неизбежны. Так или иначе, любую из известных человеческих цивилизаций всегда сопровождали войны.