Отчаяние
Шрифт:
И вот, как-то возвращаясь из очередного набега, султан Шагай остановился передохнуть в ауле одного бывшего абулхаировского батыра из рода конрад. Был он в скромной одежде, и никто не узнал его. В степи не принято расспрашивать остановившегося на ночлег человека, кто он и откуда.
Ночевал Шагай-султан в юрте аксакала Абулькасыма — правнука Урчи-батыра. И случилось так, что юная дочь хозяина юрты влюбилась в статного горбоносого путника, хоть Шагаю перевалило уже к тому времени за сорок. Он тоже не остался равнодушным и ночью побывал на ее ложе. Так пришелся ему по сердцу этот нераскрывшийся бутон, что, возвратившись к себе на родину, султан сдержал данное в ослеплении страстью
Но аксакал Абулькасым был глубоко предан Казахскому ханству и держал в междоусобном споре сторону Хакназара. Узнав, что у него гостил ненавистный Шагай-султан, который вдобавок хочет породниться с ним, он наотрез отказал сватам. Аксакал к тому же боялся, что, узнав про все это, хан Хакназар может подумать что-нибудь недоброе о нем самом. И в тот же день он отправил письмо отцу нареченного жениха своей дочери — правителю Созака Сулеймену-ходже: «В нашем саду дозревает обещанный вам плод. Пора снимать урожай, пока не польстились на него перелетные птицы…»
Не прошло и недели, как была сыграна свадьба, а распаленному страстью Шагаю пришлось кусать в ярости собственные локти. Он сердился на своих упитанных неповоротливых жен, ласки которых казались ему пресными при воспоминании о Куньсане. А через девять месяцев до него дошла весть, что невестка правителя Созака родила сына. Словно обломок ножа остался у него в сердце от всего этого.
Прошли годы, и, как залежавшееся без употребления серебро стала тускнеть его неутоленная любовь к Куньсане. Но вот как-то из уст караванщика, прибывшего в Ташкент из Созака, Шагай услышал, что сын Сулеймена-ходжи умер от моровой язвы, а жену его Куньсану собираются по закону аменгерства — преемственности жен между родственниками — передать старшему сыну правителя Созака. И тогда потухающий огонь в груди Шагай-султана вспыхнул с новой силой. Желтая пелена ревности опустилась ему на глаза, и он уже ничего не видел и не представлял, кроме далекой чужой женщины, у которой побывал однажды на ложе…
В ту ночь, переодевшись, по своему обыкновению, простолюдином, Шагай-султан с десятком верных телохранителей отправился в путь. Он знал, что по закону вдова пока что находится у Сулеймена-ходжи. Пробравшись в Созак, Шагай-султан бесшумно ворвался в дом правителя и, связав стражу, увез Куньсану вместе с четырехлетним Тауекелем, которого считал своим сыном. Лишь наутро весть о похищении женщины с ребенком распространилась по Созаку. Хаким — военный правитель города — организовал погоню, но разве можно догнать ветер в поле?!
И никто не знал в Созаке, что под утро весь отряд Шагай-султана попал в руки нукеров Хакназар-хана. Разъезды Белой Орды ежедневно объезжали южные рубежи ханства, охраняя подданных от набегов неспокойных соседей. Один из таких разъездов и наткнулся у водопоя на спешившихся джигитов Шагая и, заподозрив недоброе окружил и перевязал их. К обеду следующего дня задержанные во главе с самим Шагай-султаном были доставлены в Сыгнак, к хану Хакназару.
Хакназар в первую минуту безмерно обрадовался тому, что самый непримиримый враг его попался к нему в руки. Но он был молод и не наделен еще принятой в степи государственной мудростью. По неписаным законам, неприлично было расправляться с врагом, захваченным не на поле боя, а случайно. Будь на месте Хакназара более опытный властитель, он бы не стал этого делать. Просто проводил бы с почетом своего врага, как гостя, но по дороге тот бы случайно упал с лошади и сломал себе шею. Или поел бы гость что-нибудь не то за столом и вдруг умер. Все бы понимали, в чем дело, но никто не осудил бы такого властителя, ибо соблюдены были все необходимые правила.
К тому же хан Хакназар думал и о людском мнении. Что скажут и станут делать подданные, если братья ханской крови начнут таким способом уничтожать друг друга! Нет, это недостойно и попросту неразумно. Мир между мужами — это мир между государствами! Так решил тогда хан Хакназар и теперь терзает себя…
Хан Белой Орды все же не мог удержаться от торжествующей улыбки, когда увидел ненавистного ему родича связанным, в порванной домотканой рубахе, которая под стать бродячему разбойнику, но не султану. Увидев улыбку Хакназара, Шагай испугался не на шутку. Он представил себе, что сделал бы сам с попавшим впросак врагом. Но Хакназар встал тогда со своей раззолоченной подушки и протянул навстречу Шагаю обе руки, как бы отдавая дань старшинству его рода.
— Благополучно ли доехали, Шагай-султан? — сказал он тогда, и молодой, дрогнувший от волнения голос навсегда остался в его собственных ушах. — Эй, вы, развяжите моего брата!
И те, кто привез Шагая связанным, послушно перерезали веревки. Единственное, что позволил себе по отношению к гостю хан, это назвать его только султаном. Но так оно и было по законам Белой Орды, завещанным отцами. Лишь один хан мог быть у казахов, и только тогда прекратятся свары и междоусобные войны…
Нукеры начали разрезать веревки и на захваченных телохранителях Шагая, и тут произошел случай, тоже запечатлевшийся в памяти хана Хакназара. Шагай, разминая руки, вытянул их вперед. Один из нукеров подумал что-то недоброе и подскочил тотчас к нему с обнаженной саблей. Шагай побледнел, пошатнулся и рухнул на пол. Именно в этот момент хан Хакназар увидел большие расширенные до предела глаза женщины. Она смотрела на Шагая, удивленная его трусостью. Рядом с этой необыкновенно красивой женщиной, которая была в одной нижней рубахе из самаркандского шелка, стоял мальчик лет четырех — с глазами матери.
— Женщину с ребенком отвезите в Созак, к ней домой! — приказал Хакназар.
Но женщина не сдвинулась с места.
— Никуда я не поеду! — сказала она тихо, глядя прямо в глаза хану. — Не забирайте у меня Шагай-султана. Это его ребенок, и я хочу быть с ним всю жизнь…
— Ты сказала, что хочешь быть с ним всю жизнь?.. — Хан Белой Орды загадочно посмотрел на нее. — А если мы сейчас за разрушение единства казахов обречем его на смерть, подставишь под клинок свою голову вместе с ним, как велит обычай?
— Да! — твердо сказала она.
— Ну а что будет тогда с твоим сыном?
— Чем могу я помочь ему, если такова его судьба!
Он долго думал тогда, хан Хакназар, об этой женщине. То ли она очень уж обижена на родственников своего умершего мужа, что готова идти куда угодно, только бы не возвращаться в их семью, то ли действительно так самозабвенно любит этого человека с горбинкой на носу… Когда-то отец нарек хана лишь Акназаром, а уже в народе дали ему имя Хакназар, то есть «Справедливый Назар». И он тогда махнул рукой, отпуская вместе с Шагаем и женщину с ребенком…
— Султан, и Бог и люди ожидают, о чем пойдет у нас с тобой разговор… — сказал он Шагаю. — Мы с тобой встретились неожиданно, давай придем к соглашению, которого ждут в нашей степи!
— Я слушаю тебя, хан!
— Так вот, султан… Я мог бы сказать тебе, что живым или мертвым ты должен быть с нами. Но я не хочу неволить в таком деле. Я отпускаю тебя, но прошу отойти от коварного эмира Абдуллаха. Уйди от врагов и возвратись к нам. Пусть снова станет единым Казахское ханство!..
Наверное, Шагай был искренен в тот момент, когда, полный радости и благодарности за дарованную жизнь, он повалился на колени и протянул руки к небу.