Отчаяние
Шрифт:
Дочь передавала, что оба казахские войска должны соединиться у поймы реки Шиели, и предлагала подождать этого. «Они тогда будут все в одном мешке, и нам останется лишь завязать его!» — передал гонец ее слова. В джунгарском войске не писали друг другу, и гонцы должны были отличаться безукоризненной памятью.
Не менее ослепленный гордыней, чем его достойная дочь, Сыбан Раптан готов был склониться к этому предложению, но его отговорил советник Ренат — дважды плененный швед. Он вообще предложил отступить и уклониться от сражения с превосходящими
— Нет, мы сокрушим их поодиночке — сначала Абулхаира, а потом Самеке! — сказал контайчи.
— А что вы будете делать, если неожиданно подойдет войско Самеке в момент сражения с Абулхаиром? — спросил Ренат.
— Джунгарский меч разит как молния — быстро и всесокрушающе! — ответил контайчи Сыбан Раптан.
— Но если все же случится так? — настаивал Ренат.
— Этого не может случится! — ответил контайчи.
— Тогда мы потерпим поражение! — тихо, но твердо сказал его сын Галден-Церен.
Гладен-Церен предложил подтянуть еще двадцать тысяч всадников и тогда вступить в бой с казахами. Старый и мудрый контайчи расхохотался:
— Вот тогда мы точно будем опрокинуты!
— Почему? — удивился сын.
— Двадцать тысяч наших воинов стерегут двадцать тысяч троп, по которым ходят за нашей спиной казахи. Если мы призовем этих воинов сюда, по всем этим тропам придут казахи. Разве не знаешь ты, что один стреляющий в спину опаснее пятнадцати стреляющих в лицо!
— Но кто… кто придет стрелять нам в спину? — удивился Галден-Церен.
— Мертвые! — очень серьезно сказал Сыбан Раптан.
Шведский офицер Ренат заглянул ему в лицо. Нет, контайчи не шутил.
Решено было идти стремительным маршем на Абулхаира, чтобы опрокинуть и втоптать в землю его войско до подхода конницы Среднего жуза.
— Когда из всех путей доступен только один, нужно пустить коня в галоп! — сказал контайчи Сыбан Раптан.
Советник Ренат едва заметно пожал плечами. Про себя он подумал о том, что в этой естественной простоте решений и заключались, видимо, непобедимость и сила всех предков контайчи, великих пролитой кровью…
Так, галопом, и двинулось в ночь джунгарское войско. Степь гудела от тысяч литых копыт, и ветер свистел от развевающихся во тьме косматых конских грив и стелющихся хвостов. В ночи достигли заросшего камышом озера неподалеку от реки Шиели, где располагался лагерь Абулхаира. Здесь ждала отца воинственная Хоча со своими ертоулами — разведчиками. Она вышла к контайчи, помогла ему слезать с коня и повела в свой шатер, скрытый камышами.
Вошли в шатер и Галден-Церен с Ренатом, присели на колено у входа. Девушка принялась молча взбалтывать кумыс в турсуке. Так же молча подала большую чашу сначала отцу, потом старшему брату и Ренату. Сыбан Раптан утолил дорожную жажду двумя-тремя затяжными глотками, потом посмотрел в сторону стоящих на пороге ертоулов.
— А где их командир, Шангрек-нойон?
Хоча еще несколько раз поболтала турсук, долила отцу свежего кумыса.
— Вон он там, лежит мертвый за шатром…
— А кто убил?
— Я убила.
— Где он?
Дочь повела отца по едва заметной при луне тропинке, показала на труп. Юноша был широкоплечий, лет двадцати пяти, в богатой одежде. В груди, как раз напротив сердца, торчала вошедшая до половины стрела.
Он провинился, и я убила его, — сказала Хоча. Я приговорила его!
Что он сделал? — спросил контайчи.
Шангрек-нойон был сыном одного из знатнейших людей Джунгарского ханства багадура из рода Меркит Дода-Доржи. Багадур в прошлом году посватал своего сына за тринадцатилетнюю дочь контайчи, и Сыбан Раптан согласился. Этой зимой должна была состояться свадьба. Неизвестно почему, но Хоча не выражала радости.
А дело было в том, что она поняла, как относится к ней молодой и красивый нойон. Для него она была дочерью контайчи, и только. Недавно она узнала, что Шангрек-нойон приводил к себе в шатер другую джунгарку. Если бы эта джунгарка была некрасива, дочь контайчи не обратила бы внимания. Но, приведя к себе красивую джунгарку красивее ее, он оскорбил гордость воинственной Хочи…
— Он был виновен по отношению к этому джигиту! — сказала она и указала на другой труп.
За кустом лежал юноша-казах. Подошедший вместе с Галден-Цереном Ренат успел заметить, что у мертвого казаха скромная одежда и простой березовый лук за спиной. Хоча отпустила ветку, и та прикрыла казахского джигита.
— Рассказывай! — сказал Сыбан Раптан.
— Вчера утром промчалась по той стороне озера девушка… — Хоча указала рукой со свернутой камчой. — Она ехала к Абулхаиру, и даже мой конь Кумай-тось еле догнал ее. Я накинула аркан на нее, и… Она была очень красива
— Что было потом? — спросил отец, покосившись на труп Шангрек-нойона…
— Я стала спрашивать ее, но казашка ответила, что умрет, но ничего не скажет. Тогда я сказала, то она умрет. Но Шангрек-нойон не захотел этого. Он сказал, пусть она умрет завтра. Он говорил, что, может быть, ночью она что-нибудь расскажет ему… И все джигиты-ертоулы стали говорить мне, что лучше, если она умрет завтра. Они ведь все тоже меркитского рода. Держась за сабли, они стали вокруг меня. Тогда я решила, что назло Шангрек-нойону подарю красивую казашку брату моему Галден-Церену. Мое право было распоряжаться ею, как мне вздумается, потому что она — моя добыча!..
— Что было потом? — не меняя тона, повторил контайчи.
— Я повелела джигитам всем вместе стеречь пленницу, а Шангрек-нойону сказала, что с него достаточно стеречь ее кобылу… А потом ертоулы схватили на том берегу озера и привели ко мне казахского джигита, который лежит там мертвым. И он тоже не захотел отвечать на мои вопросы. Я подумала, что они близкие люди — джигит и девушка, а поэтому велела сдавить волосяным арканом его бедра. Когда щетинистый жгут перекрутили два раза, он завопил, девушка стала кусать губы. И все же не вытерпел джигит. Он пообещал рассказать про все, о чем знает…