Отчаяние
Шрифт:
— А ты что думаешь ответить? — мрачно спросил Барак-султан.
— Я решил это еще пять лет назад.
— И я тогда же решил наоборот!
— Стало быть, обкорнаем хвосты коней?
Подрезать хвосты коней означало положить конец дружбе. Они раньше-то не очень дружили — хан Абулхаир и Барак-султан, но речь теперь шла о более серьезных вещах, чем личные отношения. Кочевья найманов были слишком близко в Джунгарии, чтобы можно было легкомысленно отнестись к такому вопросу…
— Как тебе будет угодно, хан Абулхаир!..
Тяжкая
— Разрешите высказаться, мой повелитель-хан! — сказал Тайман-батыр.
— Говори, батыр!
— Чем больше в живых останется казахов в это лихое время, тем больше надежды будет у нас на будущее. Так что вы правильно решили прислониться спиной к орысам. Барак-султан думает прогарцевать меж двух огней, не опалив шкуры. Так не бывает при сильном огне…
— Что же смущает тебя, батыр? — спросил хан.
— Разве друзьями нашими стали джунгарские нойоны, которые растоптали наш край? Или уже ушли они с нашей земли, что мы якшаемся с самым кровавым из них — с палачом женщин и детей Сереном-Доржи? Но и это было бы ничего… Почему о самых сокровенных намерениях говорил ты при нем, наш повелитель-хан? Будь хоть трижды врагом своему контайчи этот нойон, но, когда дело касается пролития нашей крови, они быстро найдут общий язык. Завтра же он слово в слово передаст сказанное здесь кровожадному волку Галден-Церену!..
— Я бы не говорил так откровенно о наших намерениях, если бы не был уверен, что не предстанет больше нойон Серен-Доржи перед своим контайчи!
— Что же произойдет с ним?
— У Красной скалы ждет его смерть!
— Так!..
Батыры посмотрели друг на друга и задумались.
— Кто же свершить над ним суд? — спросил Тайман-батыр.
— Ты, батыр!
— Но… но с ним же будет Барак-султан!..
— Его не трогайте. И помните: ни один из людей нойона не должен уйти. Все видели, как они благополучно уехали от моего порога. Пусть говорят среди джунгар, что Барак-султан не уберег своего гостя. Все средства хороши, когда следует загнать отбившегося воина в строй!..
Не прошло и времени, достаточного для дойки кобылицы, как два десятка джигитов пробрались через прибрежные камыши и ускакали в степь. Впереди ехал закутанный в башлык Тайман-батыр…
Хан Абулхаир остался один. Он подумал немного, потом пошел к стене и снял старую дедовскую домбру, украшенную пером филина. Буйная необузданная мелодия понеслась из главной юрты. Гнев, горечь, жажда мести вылились в тревожные, хватающие за сердце звуки. Люди на той стороне реки поворачивали головы к ханской ставке…
Когда скрылся из глаз Иргиз, султан Барак придержал коня.
— Что ты, султан, сходишь с дороги? — спросил нойон Серен-Доржи, тоже приотстав от сопровождающего их отряда.
— А ты что, от Бога ко мне приставлен? — грубо оборвал его Барак-султан. Если при хане Абулхаире он еще как-то сдерживал свои чувства, то здесь дал им волю. Как-никак, а не одна багадурская голова скатилась с плеч от удара его страшной сабли. И хоть породнился он волею судеб с джунгарским нойоном, но не давал садиться себе на шею…
Переехав через реку, султан углубился в тугаи. Передав своему джигиту-оруженосцу повод коня, он дальше пошел один.
Показался меж камышами ханский городок с тремя сведенными белыми юртами. Барак-султан затаился и стал дожидаться темноты. Одинокая береза шумела листвой над его головой…
Когда загорелись первые костры у юрт и воинских шатров, стройная тень мелькнула в просвете между кустами. Султан едва слышно кашлянул, и тень заскользила к белеющей во тьме березе. Ни слова не говоря, он приподнял младшую жену хана Абулхаира, стиснул ее и упал с ней вместе в мягкие камыши…
Еще одна тень показалась у тальника. Хан Абулхаир раздвинул руками ветки и застыл, глядя в светлую лунную мглу. Ему показалось, что он услышал совсем рядом счастливый мучительный стон, и сердце его окаменело. Он остро вглядывался в темноту, но ничего не видел. Потом сон повторился еще и еще раз, смех зажурчал как весенняя вода. Хан стоял неподвижно и думал о том, что никогда в жизни не слышал такого смеха. Потом он круто повернулся и пошел прочь.
Тем временем Нурбике шептала совсем чужим голосом: «Этот муж мой… послал батыра Таймана… убить твоего джунгара… У Красной скалы»
Затрещали сучья под тяжелой ногой мужчины «Что же ты молчала, дура намазанная?!» Барак-султан заорал грубо, во весь голос. Она уцепилась за его ногу, жалобным голосом попросила остаться, еще немного побыть с ней. Но султан брезгливо вырвался, побежал к реке, шумно ломая кусты…
Она заплакала, заскулила едва слышно, как брошенный в степи щенок. Потом поднялась с земли, долго оттирала платье. А когда подошла к аулу, вздрогнула и вскрикнула от неожиданности. Прямо перед ней стоял муж. И вдруг каким-то звериным чутьем она поняла, что это уже не муж ее, а мудрый и многоопытный хан Младшего жуза Абулхаир.
Утром младшая жена хана красавица Нурбике поехала со специальным караваном к своему отцу Хисан-баю на берега Сейхундарьи. В аулах поговаривали, что она попросту надоела хану своим кривляньем и глупостью и что хан Абулхаир вздохнул с облегчением, избавившись от своей надоедливой токал…
К вечеру того же дня к ханским юртам подъехала группа запыленных всадников. Передний — батыр Тайман — соскочил с коня и вошел к хану.
— Говори, батыр! — сказал хан Абулхаир после положенного приветствия.