Отчаяние
Шрифт:
Кудабай открыл рот от удивления:
— Не ведаю, мой повелитель-губернатор, ваше…
— Ну, Бог с тобой, голубчик…
По всему было видать, что толмач говорит правду. Между тем губернатору стало известно, что обидевшийся на него Абулхаир забрасывал удочки через хивинского хана в сторону Галден-Церена, обещая ему в жены свою сестру Карашаш. Нуралы рассказал про все губернатору.
— Вот за этим-то и следи, милейший Кудабай!
— Рад стараться, ваше…
— Иди, иди…
А через полчаса, вызванный в юрту хана Абулхаира, толмач Кудабай передал ему все, что касалось сватовства Карашаш.
— Неплюеву
— Да, уж это я узнаю когда-нибудь! — загадочно пообещал побледневший от всех этих новостей Абулхаир.
Абулхаир прекрасно знал, что Кудабай связан с канцелярией губернатора. Но хан не знал о связи своей дочери Жанат с этим писарем. Многое происходящее при его ставке становилось через толмача известным в Оренбурге. Хотя хан порою о чем-то и догадывался, но держал это при себе. Лучше знать человека, который приставлен следить за тобой. К тому же Кудабай доносил и ему про все, что делалось при губернаторской канцелярии.
Самое главное, хан теперь понял, что сын Нуралы предает его. Только как далеко зашли его отношения с губернатором? А может быть, решена уже где-то там судьба хана Абулхаира и завтра царица признает одного лишь хана Нуралы?! А как бы поступил он сам на месте Нуралы?..
Абулхаир опустил голову.
А Кудабай с понимающим видом смотрел на своего повелителя и думал о своем. Как говорится: «Кто поверит — одарит, а кто усомнится — тронуть побоится!» Самое удобное положение у него. Все три стороны одарили его за сведения: Неплюев — своим вниманием и обещанием награды, Абильмамбет — дорогим кинжалом, а хан Абулхаир — темно-серым иноходцам, о котором денно и нощно мечтал Кудабай.
— Да, возьми его насовсем! — сказал хан Абулхаир. — Вижу, что ты верен мне…
Правда, при этих словах что-то промелькнуло в тигриных глазах хана. Ну да ладно, тигр уже стар, и когти у него не те. Две другие стороны защитят, если понадобится.
Пока что мысли Кудабая полетели к красному офицерскому седлу, которое он видел на губернаторском подворье. Как бы хорошо подошло оно к иноходцу. Но чтобы заслужить такое седло, надо еще что-нибудь выведать у своего хозяина и передать в губернаторскую канцелярию. Что же, придется смотреть в оба, повнимательней слушать, что шепчет ему в ночи разгоряченная Жанат…
Оренбургский губернатор генерал Неплюев и виду не подал, что его заботит отсутствие вождей из Среднего жуза. Он приказал начинать празднества, и на следующее утро специально привезенные длинные столы были расставлены в тени деревьев неподалеку от реки. Здесь было все, что любят казахи и джунгары: мясо в различных видах, самый лучший кумыс, баурсаки. А рядом стояли русские и европейские блюда, приготовленные крепостным поваром губернатора. При этом было прослежено, чтобы не попали на столы блюда из свинины. Зато вина, водки, настойки и наливки стояли на столах в изобилии. Губернатор знал уже, что знатные люди из «киргиз-кайсаков» с превеликим удовольствием грешат против этой заповеди пророка Магомета. И, словно напоказ, там, где собрались толстые и приземистые баи, на столе стояли такие же толстые и округлые бутылки с российским бенедиктином…
Да, бедно одетых людей не было на губернаторском приеме ни с той, ни с другой стороны. Перед пиром Неплюев устроил военную игру: парадно одетые гренадеры стройными рядами устремились друг на друга, а лихие гусары джигитовали, рубили лозу, меняли на ходу общий строй.
— Эх, молодец!
— Давай, давай, джигит!
— Ойбаяй, пронеси, Аллах!
Эти возгласы гремели из рядов гостей вперемешку. Одни по степной привычке просто подбадривали всадников. Другие же решили, что губернатор собрал их для того, чтобы покончить со всеми сразу и в испуге приседали, когда с шашками наголо мчалась на них конная масса. Потом стреляли из пушек, и снова слышались радостные или испуганные выкрики:
— Урр-аах!
— Ур-ра-а-а!
— Ойбяай!
— Астагфиралла!..
Двадцать четыре раза выстрелили пушки, и испуганные степные кони, вырывая колья, к которым были привязаны, обезумело уносились в степь. Жалобно скулили и прятались за юрты огромные волкодавы. Вздрагивали всякий раз и плакали женщины и дети. В ответ на подобострастные вопросы генерал Неплюев самодовольно отвечал, что достаточно трех залпов из шести пушек, чтобы стереть с лица земли средней величины аул.
В своей десятиминутной застольной речи, оборачиваясь попеременно то к сидящему справа от него хану Абулхаиру, то к сидящим по другую руку джунгарским послам и каракалпакским батырам, Неплюев говорил о желании государыни и императрицы жить в мире и согласии как с вверившими ей свою судьбу народами, так и с соседними странами.
— Кто не выпьет в честь государыни, покажет, что не уважает ее императорское величество! — сказал генерал, выпил до дна свой бокал и захохотал простуженным басом.
Вконец напуганные грохотом пушек баи залпом осушили громадные бокалы — кто с водкой, кто с настойкой. Выпили даже те, кто до сих пор и не нюхал спиртного.
Однако за другими столами нашлись люди, которые молча отставили свои бокалы. Но тут встал приехавший с Неплюевым из Оренбурга муфтий тамошних мусульман ахун Насибулла-мулла.
— За здоровье матушки-государыни не выпить — значит желать ей нездоровья, — сказал он певучим голосом. — А разве не великий грех желать плохого тому, кого над нами поставил Аллах?
И ахун, весело шмыгнув своим сизым носиком, хватил объемистую рюмку водки, да так, что у сидящего напротив гусарского офицера глаза на лоб полезли от удивления. После этого никто уже не мог отказаться, лишь наиболее богобоязненные попытались вылить вино или водку за спину. Большинство чихали, охали, махали руками.
— Ой, как горько внутри, словно отрава!
— У меня все горло прожгло это собачье зелье!..
— Ничего, раз сам мулла выпил, то что нам!…
— Нет… ты скажи, Кира-бай, за что… за что меня не любишь, собака?!
— Вот теперь довольны мной и баба-царица, и губернатор с бабской бахромой на плечах!..
— Будь здоров, Кира-бай!..
И многочисленные баи навалились на еду. Тут уже не требовалось уговоров муллы. Засучив до локтей рукава, они выхватывали из мисок сразу по нескольку кусков и целой горстью отправляли в рот, приговаривая: «Ну, и мясо… Объедение!» Все двенадцать частей огромной бараньей туши в считанные минуты превращались в груды обглоданных добела костей. Крепкие зубы с хрустом перемалывали молодые косточки и хрящи: «А ну, Кира-бай, подай мне ту, кругленькую!» Наткнувшись на картофель, сразу отбрасывали его в сторону: «Ой, это не еда!»