Отчаянная осень
Шрифт:
«Если зимой принесешь в дом дыню, а комнатах становится теплей, – говорила она. – Это проверено многократно».
Когда он был в третьем классе, то решил поставить опыт. Стрелка комнатного градусника даже не качнулась, хотя дыню он положил прямо под ним.
«Так глупо, – сказала Марта, – что ты веришь этому нелепому приспособлению больше, чем знающему человеку. В комнате стало теплее. Неужели ты этого не чувствуешь?»
Он это чувствовал, но как он мог с этим согласиться, если молчали приборы? Он сказал Марте про объективность опыта и знаний.
Марта засмеялась: человеческие чувства субъективны.
Он ей сказал, что законы физики…
Марта подняла руку, и дыня покатилась в угол комнаты.
– Пол неровный, – сказал он.
Дыня выкатилась из угла и остановилась у его ног…
– Ничего особенного, – сказал он. – Она же как мяч.
– Сними свитер, – сказала Марта, – в комнате жарко.
Ему и правда было жарко. Он посмотрел на градусник. Ртуть
Марта стояла и смеялась, а на полу туда-сюда, туда-сюда покатывалась дыня.
Саша шел в гостиницу, и ему было хорошо.
6
А вот Шурке было плохо. И дело не только в том, что на ее глазах происходило порабощение Мишки – ее, и только ее Мишки…
Дело было в том, что они пришли в дом Поляковых. И могли встретить Ириного отца.
Игорь Николаевич Поляков жил себе спокойно и ни сном ни духом не знал, под каким пристальным изучением находится уже почти год, с той самой минуты, как он опубликовал статью о прорабе Одинцове, получил за нее гонорар и даже маленькую – двадцать рублей – премию. Корреспондент Игорь Поляков был у Шурки «под колпаком», как теперь говорят, и это была сложная, даже ей самой не очень понятная штука. Шурка считала своего отца очень виноватым. И не за левые» дачи и коттеджи, о которых было столько городе разговоров. Шурка не хотела и не вникала в эту материальную часть отцовской вины. Она знала за ним другую – несопротивление злу. Она искала в жизни отца ту линию, которая разделила его жизнь на честь и бесчестие. Пусть суд считает километры, рубли, тонны, корреспонденту Полякову полагалось бы быть заодно с ней. Ему тоже полагается ставить вопросы и отвечать на них. Но расставленные по законам согласований и спряжений слова в его статье не выражали ничего такого, от чего было бы ясно и понятно, что сталось с Шуркиным отцом. Горе осталось необъясненным! Потом, когда в процессе разбирательства Шурка видела на суде отца Иры, у нее возникло странное чувство: ей показалось, что в любой другой ситуации они вполне могли поменяться местами – отцы. И ее отец мог писать такую статью, Иркин быть судимым. Никто из них не был ни лучше, ни хуже, они казались одинаковыми и даже взаимозаменяемыми, а раз так, то становилось обидно, что ее отец осужден, а Ирин продолжает ездить на машине и ему все пожимают руки. Приходить к ним в дом после таких мыслей ей было неприятно, и она не приходила.
А тут вот пришла… Не могла же она бросить бывшего задохлика Мишку в момент его полного порабощения! Его, конечно, уже не спасти, куда там, но пусть хоть знает, что она рядом и, если потребуется, она протянет ему руку.
И Шурка с отчаянием думала, что могли же они, могли пойти в другую сторону. И не встретили бы Иру. Пусть бы он встретил Иру завтра, послезавтра… Шурка успела бы… Она успела бы напомнить ему, как хорошо им вместе. Она просто не успела! И сейчас ей предстоит одно – наблюдать. Шурка представила себе это так: Мишка стоит на коньках, а кругом юпитеры и музыка. Он сейчас рухнет с позором, и тогда она подъедет и заберет его на твердь. Она сейчас рядом с ним для этого – для тверди, для страховки. Она страховых дел мастер, и только этим и объясняется ее пребывание в доме Иры Поляковой.
А дом распахнул двери, и вся семья – папа, мама и сестренка Маечка – вышли им навстречу с такой доброжелательностью, что, не будь у Шурки этой бредовой идеи, будто место Ириному папе в тюрьме, а место Мишки вообще в другой географической точке, визит можно было бы считать абсолютно удавшимся.
– Дети мои, какие вы все большие и красивые, – сказала изящненькая Ирина мама, тренер по гимнастике. – Идемте есть арбуз.
И она положила арбуз на круглое блюдо, а папа красивым длинным ножом разрезал его на ломти. Потом Ира подала сервизные тарелки, а папа, папа… Он поставил высокие бокалы и спросил:
– Мамочка! Ты нам позволишь в честь начала учебного года по маленькому слабенькому коктейльчику? – И подмигнул Мишке.
– Это неправильно, но позволю, – сказала мама и подмигнула Шурке.
Потом с пластмассовым ведром пришла Маечка, забрала корки и аккуратненько унесла тарелки. Почему-то Шурке так некстати вспомнилась распятая на плечиках форма, которая висит у нее на балконе. Наверное, она пересохла. Чтоб ее отгладить, предстоит форму как следует сбрызнуть, а Шурка тут арбузами объедается, коктейлями обпивается. Она в упор посмотрела на Ириного папу: он вполне годился для семьи подсудимых. И слабеньким коктейльчиком ему не удалось изменить Шуркины взгляды на взаимозаменяемость некоторых людей в обществе.
7
Первого сентября «баушка» Анна Семеновна устраивала чай. Именно этим объяснялось, что в их школе пахло ванилью, корицей, пахло праздничным домом. Оксана Михайловна, увлекаясь на досуге психологией, не могла научно объяснить феномен этого запаха. Он действовал на все благотворно – проверено не одним десятком лет, а ведь по идее, по правилу он должен был все разрушать и размагничивать! Но каждое первое сентября она убеждалась: в школу, пахнущую яблочным пирогом, не заходят с криком «жратвой пахнет!», чего она раньше ждала и боялась, а вот напряжение, скованность, страх снимались у учеников определенно, и переход из воли в работу, в расписание проходил, можно сказать, безболезненно.
Когда кончались уроки, весь коллектив шел в кабинет к «баушке», где на покрытом яркой скатертью столе уже стояли чашки из двух сервизов, в старинных директорских вазочках сверкало варенье, самовар пыхтел на приставном столике, домашнее печенье разных сортов и конфигураций теснилось между чашками, на громадном подносе высилась гора хвороста, мастерицей печь который была их библиотекарь.
«Баушка» сидела в центре в белой оренбургской шали на плечах, волосы, собранные в седую башенку, переливались, а руку она держала на заварном чайнике, покрытом полосатым полотняным полотенцем. Все ждали, когда «баушка» снимет его с чайника и протянет руку за первой чашкой. И тогда скажет Слово. За все двадцать шесть лет работы Оксаны Михайловны, а есть и такие, кто работал много больше, не было случая, чтоб «баушка» повторилась в этой чайной церемонии. Поэтому все ждали, что она скажет сегодня. Математик и физик заключили пари. Математик утверждал, что речь будет касаться жизни духа, физик – непременно здоровья и гигиены. Дальше таких предположений дело у них не пошло. «Баушка» именно первого сентября была непредсказуема. Как будто вся оставшаяся в ней энергия концентрировалась для одного дня.
Полотенце на чайнике приподнялось, «баушка» протянула руку за чашкой, засмеялась и сказала:
– …Какой идиот придумал и сказал, что наша работа трудная? Из всех работ на земле работа учителя самая, самая легкая…
Они все застыли с чашками в руках и смотрели на нее остолбенело, а она смеялась и продолжала:
– Позвольте, я докажу вам это.
Она посмотрела на них, и все увидели, что глаза у нее большие, ясные, что лицо у нее молодое, а башенка не седая – золотая.
– Есть работы естественные и неестественные…
«Баушка» начала разливать чай.
– Что может быть естественней, к примеру, врачевания, сеяния хлеба? Есть работы, которые вытекают из самой природы человека. Они самые радостные, и их приятно делать. Но есть работы, которые мертвы изначально. Посмотрите на лица людей, делающих неестественную работу. Они у них тяжелы, неподвижны, затвердели. Но я не о них. Бог с ними, какое нам до них дело, мы их можем только пожалеть. Наша же с вами работа из всех естественных самая естественная. Ибо каждый человек уже от рождения обязательно немного учитель, Когда юная мать дает ребенку первый раз грудь, она не просто его кормит, она дает ему первый жизненный Урок. И это ей сладко, как потом будет сладко высаживать сына на горшок, учить пользоваться вилкой, переходить улицу и так далее. В каждом из нас изначально есть педагогическая жилка. Она дана нам, как голос, как слух, как способность мыслить. Она основа человеческого контакта, контакта универсального, все время передающего знания, опыт, мудрость, доброту… Без нее человечество не выжило бы. И вот мы с вами, хитрецы, взяли на себя радость всего-навсего управлять этим прекрасным, идущим в чем-то независимо от нас процессом передачи знания и опыта. Мы взяли на себя труд открывать двери тому, что само уже пришло. И нет на свете ничего легче, чем открывать двери. Ну что вы на меня так смотрите? Вам привычней считать себя каторжниками, мучениками? Стыдитесь, друзья мои! Вам повезло во времена сложные и путаные делать человеческую работу – учить и воспитывать, открывать двери и показывать путь. Обопритесь же на то, что у вас есть от природы. Вы скажете: а педагогический талант? Он должен быть или нет? Отвечаю: нельзя рассчитывать на талант, ибо он редкость. Он, может, объявится сегодня, а может, его время в следующем столетии, а дети рождаются и растут и приходят к нам такими, какие мы есть, и тогда каждый из нас должен высвободить из плена ту трепетную жилку, которая есть природный педагогический дар, и пойти у нее на поводу. Повторяю: не связывать ее узлом, чтоб была покрепче, а именно пойти на поводу у нее. И произойдет с вами невероятное – вам станет легко. И не будете вы корчиться в педагогических муках, ибо таких мук нет. В воспитании детей есть естественность протянутой на помощь руки, так освободите из плена эту естественность! Ощутите радость своей легкой профессии, в которой не было и никогда не будет ничего мертвящего. Степень вашего контакта с детьми бесконечна. Разговор о клетке – это всегда разговор о мироздании, урок о войнах Алой и Белой розы – всегда выяснение человеческого предназначения, стихи Некрасова – повод для размышлений о нашей родине и ее непростом пути в истории. Любой из этих уроков – это и есть протянутая рука каждому ученику, побуждение шагать вперед без страха, потому что вы рядом. А это так естественно – учить шагать… Ничего не надо в себе ломать, не надо искать в помощь костыли и инструкции, надо просто следовать самому себе. Жить естественно и естественно отдаваться своей работе. Без жертвенности, без мук. Вы люди, которым повезло плыть по реке, тогда как многие трясутся на ухабах пыльной дороги. Вы – всегда на реке. – «Баушка» засмеялась и весело спросила: – Вы со мной согласны, Оксана Михайловна?