Отцовская скрипка в футляре (сборник)
Шрифт:
Денис, заражаясь горячностью и гордостью Стукова за свою следовательскую честность, не удивляясь быстрой смене своего настроения и отношения к этому, видимо, совсем не простому и неоднозначному человеку, проговорил:
— Да, Василий Николаевич, в областном управлении все, кто знакомился с делом, по достоинству оценили вашу удачу.
Перед глазами Дениса снова как бы открылись страницы знакомого дела. Уважаемые в области судебно-медицинские эксперты писали:
«Причиной смерти Юрия Селянина является глубокая прижизненная травма правой лобно-височной кости. Эта травма может быть следствием сильного удара по голове Юрия Селянина твердым тупым предметом. Не исключено нанесение травмы выступающими частями движущейся автомашины. Не исключено
Денис как бы наново перечитал этот основной в деле о гибели Юрия Селянина документ. И хотя все еще не мог заглушить в себе чувство признательности к профессионализму седовласого капитана, все же остудил себя: полковник Макеев командировал его сюда не для реверансов и комплиментов. Да и нельзя не признать, что в данном деле Стуков все-таки проявил себя не безупречно. Двинулся было правильным путем, да пошел на компромисс с самим собой и замер, остановился на полдороге… Денис вздохнул и проговорил с мягким укором:
— В материалах экспертизы сформулированы три возможных причины гибели Селянина: удар по его голове твердым тупым предметом, травма от выступающих частей движущейся автомашины и, наконец, повреждение головы, полученное при ударе о дорожный грунт в результате падения… Вы же, Василий Николаевич, справедливо сняв обвинение с Касаткина, почему-то напрочь исключили возможность умышленного удара Селянина по голове преступником и возможность наезда на него автомашины не Касаткина, а другой, которую видел с крыльца слесарки ДОЗа свидетель Яблоков, кстати, почему-то так и не допрошенный вами. А избрали из возможных трех вариантов наиболее простой и, простите меня, легкий для завершения следствия — вариант падения погибшего на дорогу.
Стуков, воспрявший было и даже как бы помолодевший от ободряющих слов Щербакова, снова поник, отвернулся к окну, невидяще уставился на заснеженную улицу.
— Прочитал, значит, не так… — наконец сказал он сварливо. — Не было вас на мою беду рядом консультантом.
— Да если б только на вашу, — с обычным холодком в голосе подчеркнул Щербаков. — На вашу, на беду то есть. Общая наша беда в том, что Юрий Селянин два года как мертв, а причины его гибели, увы, не ясны совершенно. Его отец, несмотря на угрозы в ваш адрес, спохватился поздненько и подал жалобу в УВД лишь месяц назад.
Стуков, отдуваясь, как после парной бани, не преминул уколоть:
— Я вижу, что в отличие от меня, грешного, вас, товарищ Щербаков, более всего устраивает первая версия — умышленный удар по голове Селянина неизвестным злодеем. Я разумею: для вашей следовательской репутации раскрытие такого дела, да еще два года спустя, куда как престижно. Да только такого не может быть. Я тридцать пять лет в этом районе в нашей службе и могу заявить официально: примерно четверть века уже не было у нас в районе умышленных убийств. Бытовые, в пьяных драках, случаются. А от умышленных, как говорят,
— Однако свидетель Яблоков, который писал свои жалобы независимо от Селянина, трактует эти события по-иному.
— А, что там Яблоков!.. — с раздражением отмахнулся от слов Щербакова Стуков, словно бы отпихнул от себя настырного свидетеля. — Я уже докладывал вам про районные условия. И расстояния здесь невелики, и отношения между жителями весьма близкие. Яблоков родственник Касаткину и Селянину. Вот вам и объективные свидетели.
И то ли сердце его вдруг приоткрылось справедливым укорам Щербакова, то ли зашевелилась в нем следовательская совесть, которой он гордился и за которую больше всего ценили Стукова начальники и коллеги, но вспомнилось…
Кузьма Филиппович Яблоков, непривычно раскрасневшийся, почти яростный, чуть не с кулаками подступал к столу Стукова:
— Неправое дело сотворил ты, Василий Николаевич, уважаемый товарищ капитан Стуков! Воистину, как в старину говорили: «Когда бог захочет наказать, то прежде всего отымет у человека разум!». Вот сейчас ты и не по разуму и не по совести своей поступил. Попомни меня: каяться еще будешь за то, что прикрыл следствие о гибели Юрия Селянина…
Стуков, слегка опешив от такого натиска, сказал оскорбленно:
— Я не «прикрыл следствие», а прекратил дело на основании авторитетного заключения областных судмедэкспертов.
— Авторитетного… Почему же ты меня на следствие на свое из командировки, из Хребтовска, не вызвал? Ведь всем известно: я последним встречался и разговаривал с Юрием Селяниным. И поклясться могу: шел он твердо, не качался, не падал. Так ответь ты мне: с чего бы это ему лечь посередь дороги? И другую автомашину с крыльца дежурки я видел, навстречу Юрию неслась она. Как же можно следствие закрыть, не удостоверившись, что не та машина Юрия сбила?
А он, Стуков, сказал твердо:
— Зачем же мне тебя, товарищ Яблоков, надо было из командировки вызывать? Кидать на ветер государственные деньги, когда двадцать человек видели и подтвердили и сам Касаткин признался, что наехал он на лежавшего на дороге Юрия Селянина.
— Вот именно, что лежавшего, — запальчиво возразил Яблоков. — А с чего бы лечь ему на дорогу? Не задал ты ни себе, ни другим этот вопрос.
— То-то и есть, что задал, — победоносно усмехнулся Стуков. — Самому Федору Иннокентьевичу Чумакову. Он ведь тоже видел твоего родственничка незадолго до его гибели. Пьян в стельку был твой Юрий Селянин. Вот и весь ответ.
— А мне на свои глаза свидетелей не надо! Не мог он свалиться на дорогу. Рабочее честное слово даю тебе: хоть и уважаю тебя, а писать на тебя буду до самой Москвы. Пока не добьюсь, чтоб следствие провели по всей форме и выслушали меня тоже.
Денис, снова удивляясь многоликости этого человека и с трудом сдерживая закипавшее в нем раздражение, сказал:
— Я обещаю вам опираться только на факты и прошу вас, по долгу службы, помочь мне в этом.
— Что же, буду помогать в меру сил и со всем старанием, согласно дисциплине. Но душевно принять и одобрить ваше доследование, виноват, не могу. Дело, которое вы прибыли вершить, по моему понятию, пробороздит душу не одного человека, породит нежелательные суждения среди граждан о местных правоохранительных органах.