Отцы-основатели. Весь Саймак - 10.Мир красного солнца
Шрифт:
— Возможно, я сумею что-нибудь сделать, — сказал шериф, — как только смогу. Я встречусь с окружным прокурором.
— Благодарю вас, шериф, — сказал Картер.
Матовое стекло потемнело, и изображение исчезло, так как разговор на другом конце закончился.
Археолог медленно повернулся.
— Бастер! — окликнул он. — Зачем ты так поступил с Альфом? Ты же знаешь, что никакого Фиолетового кувшина нет.
— Вы несправедливо обвиняете меня, — сказал Бастер, — Фиолетовый кувшин существует.
Картер усмехнулся.
— Бесполезно, Бастер. Ты не сможешь заставить меня поверить в это и заинтересовать
Поднявшись со стула, он потянулся.
— Пора подкрепиться, — сказал он, — Хочешь присоединиться ко мне и побеседовать?
— Нет, — ответил робот, — Я просто посижу здесь и подумаю. Мне нравится думать о том, что меня забавляет. Увидимся позже.
Но когда Картер вернулся, Бастера не было. Так же как и рукописи, которая лежала на столе. Ящики с папками, которые стояли вдоль стены, оказались открытыми. На полу валялись бумаги, как будто кто-то второпях рылся в них, выбирая те, которые были нужны, и отбрасывая остальные.
Картер стоял, ошеломленный происшедшим, едва веря своим глазам. Затем он стремительно пересек комнату, поспешно осматривая все вокруг и на ходу осознавая случившееся.
Все экземпляры его рукописи, все заметки, все ключевые данные его исследования пропали.
Не было сомнений в том, что Бастер ограбил его. А это значило, что его ограбил Элмер, поскольку Бастер, в сущности, представлял собой не более чем продолжение Элмера, его физическое воплощение. Бастер был руками и ногами и металлическими мускулами существа, которое не имело ни рук, ни ног, ни мускулов.
И Элмер, ограбив его, хотел, чтобы он знал, кто это сделал. Бастер сознательно сделал все так, чтобы подозрения пали именно на него.
Чарльз Картер тяжело опустился в кресло перед столом, уставившись на бумаги, валявшиеся на полу. И в его голове звучала одна пронзительная насмешливая фраза: «Двадцать лет работы… Двадцать лет работы…»
Дымчатое существо, парившее среди декоративных балок, извивалось, испытывая беспокойство, смешанное со страхом. Но это был не древний, предаваемый по наследству страх, который всегда им двигал, а какой-то новый, более острый. Страх, рожденный сознанием того, что оно совершило ошибки — и не одну, а две. И вполне могло совершить третью.
Существо знало, что земляне умны, чересчур умны. Они слишком близко подошли к разгадке. Они сопроводили свои предположения исследованиями и были скептически настроены. Вот что самое худшее из всего — их скептицизм.
Потребовалось много лет, чтобы они признали и приняли его таким, каким он был на самом деле — единственной сохранившейся личностью, остаточным явлением древней марсианской расы. Но даже сейчас находились такие, кто совершенно не верил в это.
Его представления о страхе были совсем другими. Земляне ничего не знали об этом чувстве. Его индивидуальные и короткие проблески им, несомненно, были знакомы. Возможно, иногда растущее чувство страха могло захватить их — но ненадолго. Как раса они были неспособны к всепоглощающему ужасу, который всегда составлял неотъемлемую часть сознания Элмера, Марсианского Призрака.
Но, очевидно, находились и такие, кто не мог уразуметь даже свой собственный страх, чья жажда знаний вытеснила представление об опасности, кто видел в опасности научную загадку, которая
Элмер знал, что Стивен Лэтроп был одним из них.
Элмер парил — призрачное существо, которое иногда было похоже на дым, затем на легкий туман, потом снова изменялось, превращаясь в нечто такое, в существовании чего вообще приходилось сомневаться.
Он знал, что совершил ошибку с Лэтропом, но в то же время ему казалось, что это следовало сделать. Человек, проявляющий такую благоприятную реакцию, мог бы быть полезным.
Но результат оказался отнюдь не благоприятным. Элмер теперь понимал это довольно хорошо — из-за внезапной волны страха. Ему следовало знать об этом двадцать лет назад. «Но, — сказал он себе, — ни в чем нельзя быть уверенным, когда имеешь дело с инопланетным разумом. Земляне, в конце концов, были пришельцами на этой планете. Несколько столетий ничего не значили в хронологии Марса».
Несправедливо, что принимать решения оставили именно его, призрака. Те, другие, не могли предполагать, что он окажется непогрешимым. Он ведь не что иное, как маленький сгусток наследственной памяти, остаток расы, представитель миллионов индивидуумов. Его существование невозможно доказать. Он едва ли вообще может считаться жизнью — только тенью жизни, отзвуком голосов, что смолкли навсегда в тишине тысячелетий.
Элмер плавно направлялся к комнате внизу, соединяясь своим разумом с мозгом мужчины, сидевшего там. Осторожно, украдкой, он пытался проникнуть в умственные процессы художника с розовыми бакенбардами. Вздорные идеи, несвязные мысли, обрывочные предположения, и затем… голая стена.
Элмер отпрянул, его снова охватил ужас от бурно нахлынувшей на него волны безрассудного предчувствия. Это было то же самое ощущение, как и в предыдущие несколько раз, когда он пытался установить контакт с этим умом. Что-то должно быть спрятано за этим неприступным барьером, что-то, что ему необходимо знать. Никогда прежде он не встречал землянина, разум которого оставался бы для него недоступным. Нащупанные им мысли всегда поддавались прочтению. Это было непостижимо! И внушало ужас.
Ошибки! Мысль о них безжалостно барабанила у него в голове. Сначала ошибка с Лэтропом. Теперь еще одна. Он не должен был позволить Питеру Харперу прийти сюда, несмотря на рекомендации посольства Земли, а также не вызывающие сомнений отзывы колледжа. Он имел право на такой отказ и на подобный прецедент. Но до этого он разрешал сотням студентов, изучающим живопись, и любителям искусства смотреть на его холсты, и отказ Харперу, возможно, вызвал бы подозрение.
Ужасное сознание, что он стал жертвой заговора землян, пыталось захлестнуть его целиком, но он решительно воспротивился. Земляне никогда не замышляли ничего подобного, они всегда почитали за честь выполнять его желания и щепетильно относились ко всем его просьбам, даровали ему, как последнему представителю огромной расы, всевозможные привилегии — сверх тех, на которые он имел право благодаря своему дипломатическому статусу.
— Элмер, ваши люди, возможно, были более величественными, чем мы предполагаем. Это полотно — Питер Харпер жестом указал на картину «Наблюдатели» — выполнено в такой технике, на какую не способен ни один землянин.