Отцы-основатели. Весь Саймак - 2.Почти как люди
Шрифт:
Если задуматься, в этой Вселенной так мало чего-либо, что действительно важно. Когда ты все просеешь через сито значительности, в ней останется только разум. Разум — общий знаменатель Вселенной.
— А человеческая раса? — спросил Блейк. — Человечество? Оно тоже не имеет значения?
— Человеческая раса, — ответил четкий, ледяной голос, — лишь мельчайшая частица разума. Не говоря уж об отдельном человеческом или каком ином существе.
— Но разве разум… — начал Блейк и остановился.
Бесполезно, сказал он себе, разве может понять другую точку зрения существо, с которым он разговаривает, — не человек, а бестелесный разум, находящийся в плену предрассудков своего мира не в меньшей степени, чем существо из плоти и крови — своего. Утраченный для физического бытия, он, наверное, хранит о нем столь же туманные воспоминания, как взрослый — о собственном младенчестве. Разум Теодора Робертса существует в одном измерении. Маленький мир с гибкими параметрами, в котором не происходит ничего вне рамок движения мысли.
— Вы что-то сказали — или хотели сказать?
— По-видимому, — произнес Блейк, пропуская вопрос, — вы говорите мне это затем…
— Я говорю вам это затем, — сказал Теодор Робертс, — что знаю, насколько вы утомлены и растеряны. А так как вы — часть моего Я…
— Я не часть вашего Я, — сказал Блейк. — Два столетия назад вы дали мне разум. С тех пор этот разум изменился. Он уже не ваш разум.
— Но я полагал… — начал Теодор Робертс.
— Я знаю. Очень любезно с вашей стороны. Но из этого ничего не выйдет. Я стою на собственных ногах. У меня нет выбора. В моем создании участвовало много людей, и я не могу разорвать себя на части, чтобы каждому вернуть долг, — вам, биологам, которые чертили проект, техникам, изготовившим кости, мясо, нервы…
Воцарилось молчание. Затем Блейк быстро произнес:
— Простите. Наверное, мне не следовало этого говорить. Мне не хотелось бы, чтобы вы обиделись.
— Я не обиделся, — сказал разум Теодора Робертса. — Напротив, вполне удовлетворен. Я могу теперь не беспокоиться о том, мешают ли вам мои склонности и предрассудки, которыми я вас наделил. Но я что-то разболтался. А мне надо еще сообщить вам нечто для вас важное. Таких, как вы, было двое. Был еще один искусственный человек, который полетел на другом корабле…
— Да, я слышал об этом, — сказал Блейк. — Я не раз задумывался — вам о нем что-то известно?
— Он вернулся, — сообщил разум Теодора Робертса. — Его доставили домой. Почти как вас…
— В состоянии анабиоза?
— Да. Но в отличие от вас, в своем корабле. Через несколько лет после запуска. Экипаж испугался происходящего и…
— То есть мой случай уже никого особенно не удивил?
— Думаю, что удивил. Никому не пришло в голову увязать вас со столь давними событиями. Да и не так уж много людей в Космослужбе знали об этом. О том, что вы можете оказаться вторым из тех двух, начали догадываться незадолго до вашего побега из клиники, после слушаний по биоинженерному проекту. Но вы исчезли раньше, чем они смогли что-либо предпринять.
— А тот, другой? Он все еще на Земле? Взаперти у Космослужбы?
— Сомневаюсь, — произнес разум Теодора Робертса. — Трудно сказать. Он исчез. Больше мне ничего не известно…
— Исчез! Вы хотите сказать, его убили!
— Я не знаю.
— Вы должны знать, черт побери! — закричал Блейк. — Отвечайте! Я сейчас пойду туда и все разнесу. Я найду его…
— Бесполезно, — сказал Теодор Робертс. — Его там нет. Больше нет.
— Но когда? Как давно?
— Много лет назад. Задолго до того, как вас обнаружили в космосе.
— Но откуда вам известно? Кто сказал вам…
— Нас здесь тысячи, — ответил Теодор Робертс. — Что знает один — доступно всем. Все обычно в курсе всего.
Блейк почувствовал, как его обдало леденящим дыханием бессилия. Тот, второй, исчез, сказал Теодор Робертс, и в его словах сомневаться не приходится. Но куда? Умер? Спрятался где-то? Снова отправлен в космос?
Второй искусственный человек, единственное во всей Вселенной другое существо, с которым его могло бы связать родство, — и теперь он исчез.
— Вы в этом уверены?
— Я в этом уверен, — подтвердил Теодор Робертс.
Немного помолчав, Робертс спросил:
— Так вы летите в космос? Решились?
— Да, — сказал Блейк. — Наверное, это единственное, что мне осталось. На Земле у меня ничего нет.
Да, он знал, на Земле у него ничего нет. Раз тот, второй, исчез, на Земле у него ничего не осталось. Элин Гортон отказалась с ним разговаривать, а ее отец, когда-то такой доброжелательный, вдруг сделался холодным и официальным, прощаясь с ним, и Теодор Робертс оказался колючим голосом, вещающим из одномерной пустоты.
— Когда вы возвратитесь, — сказал Теодор Робертс, — я еще буду здесь. Прошу вас, позвоните. Обещаете?
Если возвращусь, подумал Блейк. Если ты еще будешь здесь. Если кто-нибудь еще будет здесь. Если Земля заслуживает того, чтобы на нее возвращаться.
— Да, — сказал он. — Да, конечно. Я позвоню.
Он протянул руку и разъединил связь. И сидел так, не шевелясь, в безмолвной темноте, чувствуя, как Земля удаляется от него, уходит по все расширяющейся спирали и он остается один, совсем один.
Глава 32
Земля осталась позади. Солнце сделалось совсем маленьким, но все еще было Солнцем, а не одной звездой среди многих. Космический корабль падал вниз по длинному тоннелю гравитационных векторов, которые через некоторое время разгонят его до такой скорости, когда покажется, что у звезд смещаются орбиты и цвета.
Блейк сидел в кресле пилота и глядел на раскрывшуюся перед ним изогнутую прозрачность космоса. Здесь так тихо, подумал он, так тихо и покойно полное отсутствие каких-либо событий. Через пару часов он встанет, обойдет корабль и убедится, что все в порядке, хотя заранее знает, что все будет в порядке. В таком корабле ничего не может испортиться.