Отцы
Шрифт:
– И что, зараза у вас не передается? – уточнила ты.
Ответить было нечего. Мы мямлили как-то про то, что если люди друг друга любят, ну то есть если они близкие люди, то они, конечно, целуют друг друга в губы, потому что, ну в общем, они любят друг друга. Мы переглядывались в том смысле, что совершенно непонятно, как быть с дедовской пропагандой пуританской морали, равно как и с бабушкиной пропагандой бутербродов. А ты загибала пальцы и считала:
– Лас, два, тли, четыле…
– Что ты считаешь, Варя?
– Близких людей.
– Ну и сколько у
– Лас, два, тли…
– Нет, ты перечисляй.
– Я люблю дедушку, потому что он иглает со мной и читает мне, лас. Я люблю бабушку, потому что она нежная, два. Я люблю Васю, потому что он читает мне, тли. Я люблю маму, потому что она тоже очень нежная, четыле. Все!
– А меня? – спросил я малодушно. – Меня, папу, папочку?
Пауза была очень долгая. Ты осматривала меня придирчиво и наконец, смилостивившись, сказала:
– Ну ладно, тебя я тоже люблю, – пауза. – За то, что ты с моей мамой, – пауза. – А еще я люблю кошку Мошку.
И радость моя оказалась сомнительной. Я, конечно, был зачислен дочерью в клуб любимых и близких людей, но лишь благодаря протекции жены и лишь наряду с кошкой. Кроме того, после разговора про поцелуи и близость ты взяла за правило целовать кошку в губы.
15
Про выставку динозавров тебе рассказывали много раз. Знакомая девочка Елочка рассказывала про динозавров, журналист Тополь писал про динозавров заметку. А ты ведь очень любила динозавров, особенно таких, у которых открывается рот, видны зубы и можно положить им в рот кусок яблока и играть, будто динозавр жует яблоко.
Одним словом, мы пошли в Музей истории Земли на динозавров. Я довольно далеко запарковал машину, мы шли пешком, ты ехала у меня на плечах и говорила про динозавров. У двери в музей я поставил тебя на землю и спросил:
– Не боишься? Они большие и рычат.
– Я, – ты изобразила на лице презрительную улыбку, – динозавров не боюсь, я их люблю, особенно с зубами, особенно когда рычат.
И мы вошли внутрь. В первом зале были огромные дельфин и акула. У акулы был прекрасный рот с тремя рядами зубов, и я подумал, что тебе, наверное, понравится мысль о том, как здорово было бы засовывать в этакий-то рот яблоко. Я обернулся:
– Варя, а вот смотри…
Но ты не смотрела. Ты стояла, зажмурившись, все крепче сжимая мою руку и все крепче прижимаясь ко мне. Не открывая глаз, ты сказала:
– Пойдем, пойдем дальше, где нет акул.
В следующем зале акул не было, зато был этот вот огромный хищный динозавр с зубами, не помню, как называется. Ты, одной рукой держась за меня, второй рукой стала закрывать и без того зажмуренные глаза. Шла с закрытыми глазами. Иногда спотыкалась, споткнувшись, открывала глаза на мгновение, видела очередное какое-нибудь чудовищное чудовище, еще сильнее пугалась и еще сильнее зажмуривалась. Это было необычно для тебя. Ты действительно любила динозавров, бесстрашно брала в руки лягушек, червей, гусениц и ящериц. Ты была постоянной посетительницей серпентария. В цирке держала на плечах живого удава и
В одном из залов ты в очередной раз споткнулась, в очередной раз приоткрыла глаза и увидела трицератопса.
– Ой, – сказала ты, – трицератопс. Ее у меня в мультике зовут Сэра, а вот ее папа, и я хочу их погладить.
– Тебе нравится трицератопс? – обрадовался я. – Ну слава богу.
– Нет. – Ты задумчиво подошла к трицератопсу и задумчиво гладила его по резиновой рычащей морде. – Трицератопс мне не нравится. И я его тоже боюсь. Я всех боюсь, но не могу же я прийти на выставку, всех бояться и никого не гладить.
Ты и правда всех боялась. Даже на выходе из музея в лавке с игрушечными динозаврами ты боялась игрушечных динозавриков и полуразобранный макет большого динозавра, нарочно демонстрирующий внутреннее свое устройство, чтоб дети узнали в динозавре робота и не боялись.
Ты, кажется, сама была шокирована своим испугом, и когда мы вышли на улицу и пошли через двор психфака на Никитскую, ты говорила:
– Ну вот же кошка бежит, я же не боюсь кошку. – Или: – Ну вот же веточка лежит, я же не боюсь веточку.
Тут маме в голову пришла блестящая мысль. Она сказала:
– А хочешь, Варя, пойдем в Зоологический музей? Он тут за углом?
– А там нет динозавров?
– Нет.
– А там нет кого-нибудь, кого я боюсь?
– А кого ты боишься?
– Никого.
– Значит, его там нет.
Билет в Зоологический музей стоил ровно в двадцать раз дешевле, чем на выставку динозавров. В Музее пахло нафталином, мы поднялись по лестнице. Я ждал увидеть на твоем лице разочарование, но увидел восторг.
– Ух ты! – кричала ты. – Смотри, какие черепахи! Какие ящерицы! Ух ты! Смотри, а это кто?
Ты бегала от стенда к стенду. Тебе дико нравились все: черви, змеи, бабочки, мурены какие-то, и, честно говоря, мне тоже было довольно интересно.
– А вот, – кричала ты, – посмотри, какие ракушки!
Ты стояла перед стендом с ракушками, а я тянул тебя за руку, потому что приметил уже, что за углом красуется на отдельном постаменте раковина величиной с тебя.
– Варя, смотри!
– Вот это ракушка!
Особенно тебе понравился тот зал, где животные и птицы. Незнакомых птиц ты подолгу рассматривала, переспрашивала, как они называются и где они живут. Знакомых птиц ты узнавала как родных, умилялась наличию у них птенчиков и совершенно не заботилась как-то, что и птицы, и птенчики – чучела. Я давно знал, что ты в те времена запросто могла одушевлять неодушевленные предметы, с легкостью своеволия решая, например, который плюшевый мишка будет живым, а который – просто куском тряпки.
Ты заставила нас пройти по Зоологическому музею трижды. Трижды по всем залам, и до самого вечера только и разговоров было, что про Зоологический музей. А с выставки динозавров ты принесла пластмассовые яйца, которые, если бросить их в воду, раскрываются, и вылупляются динозаврики. Вылупляющиеся динозаврики были куплены в лавке вопреки страху. За то, что вылупляются.