Отцы
Шрифт:
А четырехлетняя ты рассказывала про спектакль театра «Тень» совсем иначе. Тебя не интересовали театральные условности, и ты не признавала театральных условностей. Я спрашивал тебя:
– Варенька, а эти лиликанские крохотные человечки – они игрушечные или настоящие?
– Настоящие, конечно. – Ты, кажется, не очень понимала вопрос.
– Настоящие, как кто? Как ты?
– Как я или как собака Тяфа.
Ты помнишь, что Тяфа – это была игрушечная собака. Я спрашивал:
– А что там произошло в театре?
Ты
– Там была прекрасная принцесса. Она была прекрасная потому, что у нее рыжие волосы, как у меня. Только у нее волосы длинные и гладкие, а у меня короткие и с кудряшками. Поэтому они все погибли.
– Они все погибли, потому что у принцессы длинные и гладкие волосы?
– Нет, они погибли, потому что злобный колдун вылез из яблока и застрелил принца из пальца.
– Колдун умеет стрелять из пальца?
– Конечно, умеет. Я же говорю, он даже умеет вылезать из яблока.
Я спрашивал:
– А они погибли по-настоящему? Как зимой погибла наша кошка?
– Конечно, они погибли по-настоящему. Как зимой погибла кошка, только кошка потом не ожила, а они ожили.
– Почему они ожили?
– Потому что, – ты переходила на шепот и делала таинственное лицо, – потому что там была огромная черная лапа с красными когтями, и все они ожили.
– Может быть, они не погибали, а просто играли, как будто погибают?
– Нет, они погибли по-настоящему, а потом там была черная огромная лапа с красными когтями, и все они ожили. А я пошла пить чай.
Еще ты рассказывала, что в театре «Тень» чай был очень вкусный, потому что сахар в него клали серебряными щипчиками, щипчики были очень красивыми, и дома у нас таких щипчиков нет.
20
Когда речь шла о театре, ты не отличала реальность от игры, но это тебе не мешало играть. И ты играла в зверей. Ну то есть ты постоянно в них играла, превращаясь, как правило, в кошку или реже в дракона и комментируя повадки кошки, что называется, в прямом эфире, то бишь непосредственно эти повадки проявляя.
Большую часть суток ты передвигалась на четвереньках, сообщая при этом:
– Кошки ходят на четырех лапах, на лапах у них подушечки, поэтому они ходят бесшумно. – Потом твой голос становится таинственным и грозным шепотом: – В подушечках у кошек когти, и они могут… – пауза, – царапаться!
Последнее слово произносилось с некоторым даже ликованием, и лучше было в этот момент спрятать как-нибудь от тебя открытые части тела, потому что поцарапать девочка-кошка могла всерьез.
Любимым развлечением у девочки-кошки был цирк зверей. Цирком этим, разумеется, могло быть любое человеческое действие, которое в исполнении кошки становилось представлением, достойным продолжительных аплодисментов. Например, вот ты умывалась утром и чистила зубы.
– Посмотрите, – кричала ты, выдавливая пасту на щетку. – Кошка выдавливает пасту! Это цирк зверей! Кошка чистит зубы! Держит щетку в лапе и чистит зубы! Это же цирк зверей!
Комментарии у тебя получались такие эмоциональные, что пена от зубной пасты летела во все стороны, каковое обстоятельство следовало считать естественной платой за представление. Желательно было, конечно, чтобы, когда девочка-кошка чистит зубы, в ванную набилась вся семья в качестве зрителей и вся семья аплодировала бы.
Разговорами про зверей тебя можно было отвлечь от конфет, от мультиков, от обид. Если пообещать тебе, что всю дорогу мы будем играть в девочку-кошку, можно было вытащить тебя на занятия или на улицу, когда ты не хотела учиться или гулять. И наоборот, когда тебе хотелось идти на танцы, но нельзя было, потому что плохая погода и сопли, то, пообещав тебе игру в зверей, легко было уговорить тебя остаться дома.
Ты довольно плохо ела, и бабушка регулярно использовала разговоры про животных, чтобы запихивать в тебя суп. Как-то раз бабушка кормила тебя супом и разговаривала с тобой про зверей.
– Вот ты кошка, – сказала бабушка, понимая, что морочить тебе голову придется долго, потому что супа в тарелке много. – А раньше ты кем была?
– Раньше я была котенком, – отвечала ты. – А до котенка я была девочкой.
– А кем раньше была курица? – продолжала бабушка, явно задумав вырулить на вопрос о том, что было раньше, курица или яйцо. В этот момент на кухню заглянул брат Вася, которому тогда было пятнадцать лет и который в силу возраста любил неразрешимые задачи.
– Курица раньше была цыпленком, – отвечала ты, заглатывая суп и не ожидая подвоха.
– А цыпленок кем был раньше? – настаивала бабушка.
– Цыпленок раньше был яйцом, – констатировала ты с довольной рожицей. Тебе, похоже, нравилось думать о том, что яйцо и цыпленок ничуть не дальше друг от друга, чем девочка и кошка. Тебе, кажется, нравилось думать, что если яйцо могло превратиться в курицу, то ничего неправдоподобного нет в превращении девочки в кошку.
– Ну хорошо, – сжалилась бабушка. – А кем раньше была лошадка?
– Тоже яйцом! – засмеялась ты. – Ну нет. Ну ладно! Я знаю, что жеребеночком.
И тут старший брат Вася не выдержал. Он вмешался в разговор, а когда он вмешивался в разговор с тобой и задавал вопросы младшей сестре, то бывал похож на Знайку из мультика.
– А вот скажи, Варя, что было раньше – курица или яйцо?
– Конечно, яйцо! – отвечала ты не задумываясь.
– А откуда же взялось яйцо, Варя? – Пятнадцатилетний Вася, двухметровый молодой человек, покупающий ботики сорок пятого размера, ликовал, заманивая сестру в древнюю ловушку. – Откуда же взялось яйцо?