Отцы
Шрифт:
Неподражаемым жестом вытащил он из жилетного кармана золотые часы, и, когда крышка, щелкнув, отскочила, он сделал испуганное лицо и воскликнул:
— Боже ты мой, опять опаздываю. Многоуважаемые господа, дорогие друзья, вы меня извините, но у меня нет больше ни минуты времени… Прощай, Карл, прощайте! Да, что я хотел еще сказать… Как насчет субботнего ската — встретимся?
— А разве у тебя есть время?
— Постараюсь вырваться, постараюсь…
— Мы соберемся, — ответил Брентен, а Хардекопф подтвердил его слова кивком.
— Значит, я попытаюсь. Приду… Скорее всего… Буду! Непременно буду! —
— Нам надо обсудить еще некоторые вопросы в связи с вечером выплаты сбережений, — начал Генрих Игельбринк, занявший место председательствующего Пауля Папке.
— Полагаю, — продолжал Игельбринк, — что мы наскоро организуем этот праздник, а затем до окончания выборов отложим все ферейновские дела.
— Правильно, — согласился Карл Брентен. — Известим всех членов ферейна, почему в ферейне на какое-то время приостановятся дела; надо, чтобы у каждого оставалось время для политической работы.
— Согласен! — сказал Игельбринк.
Затем обсудили, какой оркестр пригласить и какую сумму ассигновать на детские подарки, кого выпустить на роль затейника и каких исполнителей привлечь для художественных номеров. Ферейновский казначей Иоганн Хардекопф сделал свой отчетный доклад, распорядитель по части развлечений Карл Брентен сообщил о закупке хлопушек, бумажных шапок, елочных украшений и предметов, необходимых для убранства зала. Когда Брентен сказал, что купили елку высотой в семь метров, все шумно выразили свой восторг. И то, что Брентен договорился со своей племянницей Алисой, согласившейся исполнить несколько популярных арий из оперетт, таких, например, как «Кто нам верит» из «Цыганского барона» и «Меня называют сельской невинностью» из «Летучей мыши», — тоже было принято с усмешкой удовольствия.
Когда заседание окончилось, Хардекопф и Карл Брентен, которым было по пути, вышли вместе.
— Ты меня сегодня очень порадовал, Карл, — начал старик Хардекопф.
— Чем это, отец?
— Тем, что ты так решительно подчеркнул и сумел отстоять необходимость политической работы. В последние годы о ней как-то вовсе стали забывать. Я имею в виду у нас, в ферейне. Очень хорошо, что о политике опять вспомнили.
— Я уже просил включить меня в предвыборную кампанию, — важно сказал Брентен.
— А у вас в цеху по-прежнему устраиваются чтения? — спросил Хардекопф.
— Конечно! На прошлой неделе мы читали книгу «Предшественники новейшего социализма» Карла Каутского. Чрезвычайно интересно и очень знаменательно то, что там говорится о перекрещенцах и утопистах. Знаешь эту книгу, отец?
Хардекопф неопределенно мотнул головой.
— Вчера мы читали статью Розы Люксембург о русской революции. Если судить по этой статье, то ситуация во всех странах очень знаменательна. («Очень знаменательно» — было теперь излюбленным присловьем Брентена. Оно могло означать и очень многое и ничего.) Революция в России получила гораздо больший отклик, чем мы думали.
Прохаживаясь взад и вперед по Штейнштрассе, они продолжали разговор. Карл Брентен щеголял своими политическими знаниями.
— От немецкой буржуазии, — сказал Хардекопф, — ждать совершенно нечего. Бисмарку удалось-таки обломать ее. Если кто мог с ним поспорить и даже пересилить его, так это только мы, социал-демократы. Этого ты никогда не
Брентен кивнул в знак согласия.
— Как вспомнишь первые годы после отмены закона о социалистах, — продолжал старик с несвойственной ему словоохотливостью, — сразу видишь, как далеко мы шагнули вперед. Народ идет с нами. Профессиональные союзы делают свое дело, положение рабочего класса намного лучше… Да! Да! Вы, молодежь, не знаете, каково приходилось нам в конце прошлого века… А потребительская кооперация, общества оптовых закупок, производственные кооперативы! Своими предприятиями мы врастаем в капиталистическое хозяйство, вгрызаемся в него — и в конце концов его одолеем. В прежнее время, когда социалисты были еще численно слабы, им приходилось думать о завоевании государственной власти вооруженным восстанием. Сегодня нам этого не нужно, сегодня за нами народ. Мы придем к власти мирным путем!
— Ну, не знаю, отец, — выразил сомнение Брентен. — Я так не думаю. Конечно, это было бы прекрасно. Но нет, в это я не очень-то верю.
— Так будет, Карл! — с живостью воскликнул старик. — Будет! Гражданская война — страшное дело. Когда армия не с народом, это обычно кончается бессмысленной и гибельной для народа бойней, поверь мне! Я… Я сам был свидетелем такой неравной борьбы.
— Настанет день, когда армия пойдет вместе с народом, — уверенно сказал Брентен.
— Мирный путь наиболее надежный, Карл! Тут потерпеть поражение нельзя. Тут мы непобедимы.
Впереди шли, шатаясь, двое пьяных. Брентен и Хардекопф никак не могли обойти их: тесно обнявшись, пьяные откатывались с одного края тротуара на другой и загораживали дорогу.
— Пьянчуги! — с досадой прогудел Брентен, солидно шагая рядом с тестем. Разговор воодушевил его. Нет, он не согласен со стариком. — А если опять будет издан закон против социалистов, еще суровее прежнего?
— Тогда мы сплотимся и продержимся стойко и дисциплинированно, не позволим себя спровоцировать и выйдем из этого испытания еще более сильными, — не задумываясь, ответил Хардекопф.
— Сомневаюсь, отец, чтобы мы без борьбы пришли к социалистическому народному государству…
— Без борьбы — нет, но без гражданской войны. Взгляни только, чем кончилась революция русских рабочих… Перед армией народ беззащитен.
— Значит, нужно думать, как заполучить на свою сторону армию. — Брентена удивляло, что именно представитель старого поколения социал-демократов не допускает возможность победы восставшего народа. — Зачем же мы тогда устраиваем стачки, отец? Мы ведь хорошо знаем, что предприниматели сильнее нас. Если мы празднуем Первое мая, они неизменно на семь-восемь дней останавливают производство. И все-таки мы снова и снова празднуем этот день.
— Здесь другое, Карл, здесь борьба за повышение заработной платы, за сокращенный рабочий день.
— Первое мая?
— Да, и Первое мая, Карл! Ведь это прежде всего борьба за восьмичасовой рабочий день.
Они так увлеклись, что разошлись только во втором часу, так и не убедив друг друга. Однако на прощание Хардекопф еще раз подчеркнул, что у Карла «политический ум».
— Если бы ты принимал большее участие в политической жизни, ты мог бы скоро выдвинуться на этом поприще.
— Ты так думаешь, отец? — ответил польщенный Брентен.