Отцы
Шрифт:
— Да, да, вот именно. — согласилась Софи Штюрк.
Старый Хардекопф возразил:
— Зачем такие крайности, Паулина? — Он усмехнулся и погладил бороду. — Дорогу молодым!
— Как вам это нравится! — с раздражением крикнула фрау Хардекопф. — Уж эти мне мужчины! А нам, значит, в сумасшедший дом или прямым путем на кладбище — так, что ли?
— Почему же нам? — старый Хардекопф весело рассмеялся. — Нам? Но, Паулина, мы совсем не так уж стары.
Эти слова разрядили атмосферу; все рассмеялись и согласились с Хардекопфом. Конечно, не так стары. На свалку
— Что верно, то верно! За твое здоровье, Иоганн! Ты у нас всем на удивление, ты просто несокрушим!
— Ну, ну, — запротестовал смущенный похвалой старик.
Все выпили за здоровье старого Иоганна. Цецилия притянула к себе голову Отто и шепнула ему:
— Замечательный у тебя отец!
Отто с гордостью кивнул.
Глава шестая
1
Фрида Брентен всегда подавала нищим: она никому не могла отказать. Этой привычке не изменила она и после того, как у них поселилась Гермина, считавшая себя вправе командовать всем домом. Гермину раздражали вечные звонки и беготня к дверям; кроме того, она боялась «чужих людей»: ведь они могут ворваться в квартиру и убить ее. По требованию Гермины дверь круглые сутки держали на цепочке. У Фриды, однако, всегда были припасены двухпфенниговые монеты, которые можно было просунуть в щелку, не снимая цепочки.
Как-то утром, когда она уже подала троим и запас медяков иссяк, снова раздался звонок; за дверью стоял четвертый нищий.
— У меня ничего больше нет, — тихо сказала она и захлопнула дверь.
Тотчас вновь задребезжал звонок. Вот пристал! Чтобы отделаться, Фрида разыскала у себя пятипфенниговую монету, осторожно приоткрыла дверь и протянула ее.
— Фрида!
— Господи! — Она узнала своего брата Эмиля. — Это ты? — Она откинула цепочку. — Проходи на кухню! Только, бога ради, не шуми!
— Что, разве Карл дома? — осведомился Эмиль и, пугливо озираясь, присел на кухонную табуретку.
Фрида, сжав до боли руки, с ужасом и состраданием смотрела на брата. Бродягой стал он, нищим. И какой вид! Бледное, худое лицо обросло щетиной. Глаза запали, взгляд угрюмый, настороженный. А одет! Шея обмотана побуревшим от грязи красным шерстяным шарфом, пиджак весь измаран и порван. На обувь Фрида уж и не решалась взглянуть.
— Эмиль, — сказала она, — Эмиль, что случилось?
— Поесть у тебя найдется? — спросил он.
— Ну, конечно, конечно. — Фрида достала из шкафа хлеб, маргарин и колбасу. — Отрежь сам! Я пока поставлю воду и сварю крепкого кофе, хорошо?
Он только кивнул в ответ, отрезал хлеба и, намазав его маргарином, принялся жадно есть.
— Возьми колбасы, — сказала Фрида, ставя кофейник на газовую конфорку.
Брат ел, неподвижно глядя в одну точку. «А вдруг мама сейчас придет! — мелькнуло в голове у Фриды. — Не дай бог! Не дай бог, чтобы Гермина вышла». Она уселась напротив
— Где Анита?
Эмиль исподлобья взглянул на сестру, но тотчас же спустил глаза и ничего не ответил.
— Что вы за люди! — воскликнула Фрида.
— Пусть только попадется мне в руки, задушу! — крикнул он.
— Ну и дурень. Порох, а не человек.
— Она уже была здесь? — спросил он, насторожившись.
— Нет, — ответила Фрида. — Но почему бы ей не прийти? — И Фрида прибавила с укором: — О ребенке вы, я вижу, и думать забыли.
Эмиль молчал. Фрида подала ему бутерброд с толстым куском чайной колбасы. Следя за ее движениями, он тихо спросил:
— Как он?
— Теперь ничего. А с месяц назад очень болел… Если бы Гермины не было дома, я бы тебе показала нашу маленькую Эльфриду; она сейчас спит.
— Да? У тебя второй ребенок?
— Такая прелесть! — Фрида хотела уже пойти в спальню за дочкой, но, увидев равнодушное лицо брата, отказалась от своего намерения.
Боже милосердный, — тяжелые шаги Гермины? Открыть кухонную дверь, увидеть за столом незнакомого человека, испустить крик и захлопнуть за собой дверь было делом одной минуты.
— Вот тоже нелегкая принесла, — пробормотала Фрида.
— Кто это?
— Жена Людвига.
— Они живут у вас?
— Да.
Наступило молчание.
— А ты где живешь? — немного погодя спросила Фрида.
— Я? Нигде.
— То есть как это? У тебя нет работы? Не можешь никак устроиться?
— Мне придется уехать из Гамбурга. Здесь я вряд ли найду теперь работу.
— Но почему же? Почему тебе надо уезжать отсюда?
— Я работал на верфях, — сказал он, глядя на бутерброд с колбасой.
— Ты работал… на верфях? — повторила она за ним.
— Когда была забастовка.
— Боже мой, Эмиль! — Фрида схватилась за голову. — Штрейкбрехером? Значит, и ты виноват в том, что забастовка фактически ничего не дала? Эмиль! Эмиль!.. Неужели ты не понимал, что делаешь! Рабочие месяцами бастовали, чтобы добиться хоть какого-то облегчения, а ты пошел в штрейкбрехеры… Твой отец, твои братья бастовали, а ты… Если бы отец узнал!..
— Отец? — крикнул Эмиль. — Пусть лучше молчит! Он один виноват, что я до этого докатился.
Хотя у Фриды не раз мелькала мысль: не повинны ли и родители в загубленной жизни Эмиля, но в эту минуту она горячо запротестовала:
— Как ты можешь так говорить? Во всем виноват ты сам. Ты достаточно взрослый человек, чтобы самому строить свою жизнь. Зачем ты сваливаешь вину на других?
Из соседней комнаты донесся голос Гермины:
— Фрида! Фрида!
— Я сейчас, — сказала Фрида брату и пошла в комнату невестки.
Гермина набросилась на нее.
— Что тебе вздумалось пускать какого-то проходимца в дом? — завизжала она. — Сейчас же выгони его, сию же минуту, или я закричу караул… Первого встречного жулика ты пускаешь в дом. Пока еще я живу здесь… Я запрещаю тебе… Выдумала еще — звать нищих на кухню и кормить их!