Отдам осла в хорошие руки
Шрифт:
Да, долго будут жмеринцы помнить поезд N. И долго будут сниться им толпы набросившихся на их вареники пассажиров. Когда во главе изголодавшихся мчались, придерживая кобуру, сержанты милиции, бабы, продающие вареники, чуть не удрали с перрона — атас, милиция! — но наши блюстители порядка свое дело знают четко:
— Заходи с другой стороны! Окружай! Бери в кольцо! Держи! Пассажиры, в очередь стройсь!
— То-о-нь, а, То-о-онь, — быстро шуруя вилкой и накладывая варенички с картошкой и луком в пакетик очередному покупателю из поезда N, — цену пидиймай! Цену! Дывысь, шо робыться, га?! Дывысь, як люды йидять, га?! Дзвоны до Танькы, шоб варыла усэ та й бигла сюда!!!
— Ба-буш-кэ!!! — вопила из двери вагона бабы-Галина внучка, — ба-буш-кэ!!!
Последним из вагона вывалился сонный КоСтантин МихаИлович, начальник поезда.
— О! Начальник! — радостно развел руки спортсмен, как будто хотел его обнять.
Флорочку тут же окружили плотным кольцом и загалдели каждый о своем.
— Ти-ха!! Тиха, люди! Говорите по очереди! По-ва-гон-но!
Это вот военное слово «повагонно» как-то подействовало магически, и мы стали орать повагонно. Но на все вопросы героический наш командир пожимал плечами и разводил руками. Люди шумели и скандалили, бабы-Галина внучка не переставала орать «ба-буш-кэ!», вареники закончились.
С удивлением и печалью на все это глазел в окно наследный арахисовый принц, не рискнувший спуститься на перрон.
* * *
Поезд подъезжал к Тернополю. Кто не знает, это часа два-три езды до Черновцов. Вагонное радио вдруг перестало транслировать любимые песни начальника поезда («Владимы-ры-ский цынтра-а-ал…»), зашуршало и домашним говорком забубонело, что в Тернополе всем придется выйти и пересесть на пригородный поезд, в который нас посадят по нашим старым билетам.
— А я?! — испугался Оджо, едва ему объяснили, что предстоит. — Я не купиля билет, я купиля толко комната…
— А если кто зайцем едет? — громко спросила баба Галя, и все посмотрели на Шоколадного Зайца.
— Ну… что ж… — Начальник привычно пожал плечами и развел руками.
В Тернополе была суббота и летняя асфальтовая жара. На перроне напротив нашего поезда стояла огромная толпа, ожидающая пригородной электрички. Некоторые, не теряя времени зря, спортивно разминались перед штурмом. Наши пассажиры возроптали, мол, как мы с вещами и детьми туда поместимся, и вообще…
Меня злить нельзя. Нельзя. Но не все это знают.
— Слышь, Флорочка, — взяла я КоСтантина за форменную пуговицу, — а наш поезд куда поедет?
— А мы назад, в Одессу… — весело и легкомысленно ответил Флорочка.
— В Одессу? — ласково переспросила я.
— Ну да, в Одессу, — подтвердили наглые девушки-проводницы.
— А то, что в Черновцах вас ждет 500 человек народу, уважаемые девушки и уважаемый начальник поезда, которые за месяц купили билеты на этот ваш клятый поезд, это как?
Флорочку, как оказалось, тоже нельзя было злить.
— А хто это у нас тут такая умная?! А хто это у нас тут такая крутая? А шо это она тут у нас позволяет?! А не выкинуть ли ее на путя?!
Девочки-проводницы загалдели в поддержку своего начальника.
— Ша! Мочалки!!! А ну ты, потише! Мочалок командир! — вступился за меня спортсмен.
Когда меня обижают, я становлюсь… Нет, не дай бог вам увидеть, какой я становлюсь, когда на меня орут. Я становлюсь спокойной, собранной, сосредоточенной и расчетливой, как сапер перед ответственной работой.
— Все-все. Тихо! Не ори, спортсмен! Так и быть. Ты, Флорочка, победил. Молодец. Поезжай в Одессу, Флорочка. Поезжай. Только побрейся и рубашонку погладь.
— Аэы?! Ты че?!
— Радуйся, командир, готовь улыбку, командир! Тебя в Одессе будут телекамеры встречать.
И я стала набирать на своем мобильном телефон тележурналистки Марины, телевизионной укротительницы хамов и невежд.
— А вот та-ак значыть… Ага! Все пассажиры — на выход!!! — скомандовал начальник и показательно быстро выдворил из вагона нигерийца Оджо, подталкивая его ладонями, глядя мне в лицо. Оджо покорно вылез, ничего не понимая, и застыл у входа, уныло и с надеждой глядя снизу вверх.
— Оджо! Давай назад, а то ты потеряешься! — закричала я ему сверху по-английски.
Оджо по-обезьяньи ловко впрыгнул на ступеньки.
— А вот умничать тут не надо! — продолжил свое Флорочка и потянул Зайца вниз.
— А вот своевольничать — тоже! — ответила я и потянула Зайца вверх.
— А ну, слышь, Обама! Давай на улицу! У тебя билета нет! — заорал еще громче Флорочка.
Оджо безропотно потрусил вниз, жалобно озираясь.
— Все, будет международный скандал! Его папа — нигерийский арахисовый король!
— Опять гонишь! — разозлился не на шутку Флорочка.
— Оджо! — позвала я сверху.
— Зубь даю! — с готовностью, но из последних сил пискнул снизу многострадальный арахисовый принц.
Пассажиры тем временем топтались с вещами, с детьми, с яркими пляжными зонтами и матрасами в жарком коридоре и не знали — выходить им или не выходить и что будет дальше.
Ох и терпеливый же у нас народ, скажу я вам, ох и терпеливый!
Я вам уже говорила, что злить меня нельзя?
— Ну все, пацаны, ославлю на всю страну! — с абсолютным спокойствием сказала я и повернулась спиной. Взгляд Флорочки упал на надпись на моей майке «День радио».
Можете мне не верить, но после недолгих переговоров поезд пошел в Черновцы…
* * *
Бедный Оджо плотно поселился у меня в купе и по сюжетам классических романов за свое спасение смиренно служил до конца поездки верой и правдой — дежурил у розетки, где подзаряжались мой и бабы-Галин телефоны, играл с надоедливой бабы-Галиной внучкой, ел черешню и огурцы, чтоб все это не испортилось от жары.