Отдаю себя революции...
Шрифт:
— Да я вас запорю, в карцерах сгною!
Но угроза не только не образумила, а вызвала новый приступ веселья. Один храбрец выскочил из общей массы и, показывая на Гудиму пальцем, возопил:
— Ой, братцы, скажите мне, откуда это чучело явилось?
— Что?! — воскликнул разъяренный Гудима. — Мерзавцы, на колени!
Но и это не оборвало всеобщего веселья. Тогда Гудима, ища опоры, обернулся к сопровождающим и приказал:
— Солдат. Живо!
Приказание мгновенно было исполнено. Багровый Гудима, тяжело отдуваясь, гневно продолжал:
— Я вам покажу бунты и неповиновения. Распустили вас. На колени!
С появлением солдат
Едва только солдаты построились, Гудима скомандовал:
— Ружья на прицел!
Поднялись стволы, перед глазами заключенных закачались черные глазки винтовок, защелкали затворы. Дело принимало нешуточный оборот. По свирепому виду нового начальника ясно стало, что он в ярости готов на все. Толпа заключенных замерла, какое-то мгновение затаилась в напряженном ожидании, а потом вдруг будто по чьему-то тайному знаку бросилась врассыпную.
На опустевшем дворе остался лишь один заключенный. Был он невысок, белолиц, глаза его, тронутые синевой, глядели даже приветливо, но твердо. Он стоял, выставив вперед ногу, прямо глядя на едва приметно покачивавшиеся стволы, на солдат, приложившихся к прикладам, на багроволицего Гудиму, на тех, кто толпился возле него. И во всей подобранной фигуре этого ладного, видно по всему очень решительного, человека не было ничего наигранного, а была та твердость, которая не позволяет надеяться на отступление. Такой человек способен или умереть или победить.
Гудима сначала с изумлением смотрел на этого молоденького и нежнолицего паренька, которого можно уложить одним ударом увесистого кулака, но который так бесстрашно стоял один перед шеренгой целившихся в него солдат. Потом он удивился твердости и решительности ладного человека. Эта твердость и решительность внезапно укротили ярость Гудимы. В изумлении он хрипловато выдавил:
— Кто это будет?
— Арсений, — незамедлительно подсказали из свиты.
— А-а-а, — растерянно протянул Гудима и поспешно добавил: — В этого не стрелять.
Итак, что же успел сделать большевистский агитатор Арсений?..
…В первой половине февраля Михаил подал в институт прошение об освобождении его от занятий до начала следующего учебного года. Товарищи из партийного комитета настояли, чтобы он поскорее покинул Петербург. Оставаться на виду у властей, охотившихся за участниками январских событий, было опасно. Получив отпуск, он отправился по городам юга и центра страны с ответственным партийным поручением — агитировать за созыв III съезда РСДРП. Он побывал тогда в Екатеринославе, Ливнах, Петровске, во Владимире.
Завершив поездку, Фрунзе сделал попытку обосноваться в Москве. Однако и здесь аресты не были редкостью. Его решили направить в Иваново-Вознесенский промышленный район на подкрепление к старому подпольщику Ф. А. Афанасьеву, известному в партийных кругах по кличке Отец. Революционное движение рабочих в Иваново-Вознесенском крае заметно нарастало, и в пропагандистах и организаторах испытывалась большая нужда.
По приезде в Иваново-Вознесенск Фрунзе включился в подготовку грандиозной стачки текстильщиков. Он действовал под кличкой Трифоныч. И это надолго сбило со следа полицию. Трифоныч в те годы по виду походил на молодого слесаря: одет в темную рубашку-косоворотку, на плечи накинут поношенный пиджак. Пробивающиеся усы придавали возмужалость простому красивому лицу.
За неделю, оставшуюся до начала знаменитой майской стачки, Трифоныч получил задание подготовить из рабочей среды агитаторов, способных поднять на борьбу массы. О том, насколько успешно была проделана эта работа, можно судить по тому, что в первый же день забастовки, 12 мая 1905 года, в Иваново-Вознесенске оставили работу десятки тысяч текстильщиков, а на другой день к ним присоединились рабочие других предприятий города.
Газета «Пролетарий» 17 мая опубликовала из Иваново-Вознесенска следующую корреспонденцию: «У нас творятся небывалые дела. В 1 час 12 мая стали 4 фабрики: Бакулина, Бурылина, Никанора Дербенева и Маракушева. К вечеру стали решительно все фабрики. К утру побросали работу заводы, железнодорожное депо, типографии Ильинского, Соколова и других, бросили работу ремесленники, землекопы — остановилась вся рабочая жизнь, закрылись магазины. С утра 13-го, насколько глаз хватал, перед управой была переполнена площадь: ждали главного фабричного инспектора. Требования рабочими были представлены еще раньше по отдельности каждой фабрикой: везде подавалась бумажка с 27 гектографированными требованиями, изданная Иваново-Вознесенской группой Северного комитета нашей партии. Требования эти, под руководством группы, были выработаны 9 мая в лесу 50 рабочими со всех фабрик, где была решена всеобщая забастовка».
Майская стачка в Иваново-Вознесенске с самого начала фактически стала всеобщей. С каждым днем она набирала силу, рабочие демонстрировали такую сплоченность и организованность, что перед этим оказались растерянными не только предприниматели, а и власти.
В ходе стачки родился Совет уполномоченных. Это был первый в России Совет рабочих депутатов. Он не только руководил действиями стачечников, не только предъявил предпринимателям единые требования бастующих, но и взял под контроль почти всю жизнь в городе. Совет уполномоченных, в частности, ввел на время забастовки «сухой закон», запретил бесчинства и беспорядки, создал рабочую милицию.
На реке Талке, традиционном месте сбора рабочих Иваново-Вознесенска, был организован так называемый «вольный социологический университет», где для бастующих регулярно читались лекции по политическим вопросам. Душой «университета» стал Трифоныч — Фрунзе. Партийная организация начала выпускать информационный бюллетень, в котором велась хроника стачечной борьбы. Фрунзе сделался автором и редактором этого издания.
Действия местных властей были парализованы Советом уполномоченных. Даже владимирский губернатор Леонтьев, вынужденный из-за бурных событий переселиться на время в Иваново-Вознесенск, в донесении министру внутренних дел признавался в своем полном бессилии перед лицом хорошо организованных стачечников.
Во время забастовки Фрунзе проявил себя не только как талантливый пропагандист, но и как боевой организатор масс. Ему принадлежит основная роль в создании и вооружении рабочих дружин. В «ситцевый край» из Москвы он заявился не с пустыми руками — привез оружие и литературу. Создавая отряды рабочей обороны, а по существу рабочей милиции, Фрунзе видел в них прообраз будущей армии народа. В уставе народных дружин, который он написал, об этом так прямо и говорилось: «Боевая дружина формируется прежде всего для того, чтобы служить ядром будущей революционной армии восставшего народа». Документ этот весьма любопытен с точки зрения самого сжатого выражения идей строительства народной армии, которым Фрунзе потом придется заниматься вплотную.