Отдел
Шрифт:
«Если еще и мышь пропадет — мне хана», — иногда думал Игорь. Он обратил внимание, что отдел выезжал в основном к тем людям или похищал в основном тех людей, у которых не было семьи, которая кинулась бы их искать. Игорь сам теперь почти стал таким человеком. Он даже представлял иногда себя со стороны. Представлял, как люди из отдела звонят в его квартиру, как он им открывает, как они заходят, внимательно глядя по сторонам и запоминая детали, отмечая про себя, что тут живет человек аккуратный и непьющий, как садят его, Игоря, на стул и надевают на голову ведро, допрашивают и убивают. Подсознательно Игорь так поддался этой идее, что не спал в трусах, а надевал тренировочный костюм на ночь, и чтобы не было жарко спать — открывал форточку
Все эти замечательные перемены и приключения Игоря уложились буквально в пару недель. Буквально так: вот, в среду, произошел разговор с Сергеем Сергеевичем, когда Игорь уже начинал наводить блеск на свое жилище, на следующей неделе, правда, в четверг, появилась мышь, а в следующую среду Игорь уже спал выбритый, причесанный и одетый. Наступил февраль, до времени весенних обострений оставалось еще довольно много времени, но психику Игоря это не останавливало, ибо она, похоже, как взорванный железнодорожный состав, катилась под откос, вопреки заверениям Сергея Сергеевича, что Игорь устойчивее прежних людей, занимавших его должность.
С Филом тоже творилось что-то неладное. Где-то с середины января Фил начал подыскивать съемное жилье, а именно: принялся скупать гроздья местных газет с объявлениями, звонить по этим объявлениям и начал ездить в рабочее время смотреть квартиры. Из-за этого Игорь боялся, что однажды Фил задержится каким-нибудь необыкновенным образом и придется ехать на вызов с Игорем Васильевичем и Молодым. Эти мелькание и суета Фила добавляли нервозности и без того нервному Игорю.
Несмотря на все свое желание поселиться в нормальной квартире, с квартирами Филу почему-то не везло. То была слишком высокая оплата, то какие-то жуткие хозяева (Фил объяснял, что они очень похожи на тех, кого они в свое время допрашивали, а это его очень смущало). Игорь удивлялся, что с той широкой целевой аудиторией, которую охватывали допросы, Фил вообще может без содрогания передвигаться по улицам и не видеть вокруг себя покойников. Еще были квартиры, которые Фила не устраивали по качеству жилья, хотя странно, что он мог еще как-то привередничать, учитывая то, что он несколько лет прожил в слесарке бывшей котельной.
Однажды Фил пришел по адресу, указанному в газете, и несказанно удивился, когда из квартиры вынесли гроб со старушкой и поволокли по узкому лестничному пролету, а следом вышла заплаканная барышня и попыталась тут же заключить с Филом договор на проживание.
Была прекрасная квартирка в полуподвале, но здравомыслия Фила хватило понять, что будет с этой квартиркой весной, когда начнется звонкая весенняя капель и звонкие весенние ручьи.
Надежду Филу неожиданно дал Молодой. Он сказал, что новый муж матери сам сдает жилье и как раз жилец выехал. Тут почему-то вмешался родной отец Молодого, сделал один предупредительный звонок, и Филу отказали в жилье, сославшись на то, что квартира уже сдана. Молодой прятался от Фила, не решаясь обосновать решение родителей, но Фил и так все понял и только махнул рукой. Он поймал Молодого в коридоре, по пути в курилку и сказал, что понимает отвращение к себе и понимает, за что он оказался в отделе, что не держит никакой обиды ни на Молодого, ни на его родных. Молодой кивал, но это было какое-то смущенное кивание, совсем не похожее на Молодого, который, как правило, нес все, что думал, и не особо боялся последствий.
— Ты, надеюсь, им скандал не закатил? — спросил Фил в курилке.
В ответ Молодой скорчил такую смущенную рожицу, что стало понятно, что от скандала он не удержался.
— Ты, давай, не гони на родственников, — сказал ему Фил. — Их тоже можно понять. Ты меня видишь каждый день и уже пообвыкся, а люди за детей боятся. Это нормально, так-то.
— Да ненормально это, — воскликнул Молодой. — Мне отчим все уши прожужжал по пьяни, какие нормальные бабы бывают, как он в институте обрюхатил двадцатилетнюю студентку, а она на него даже на алименты не подала. Его папашка, как мой меня, из всякого говна по жизни вытаскивал, давал ему два высших образования, давал местечки теплые и до сих пор что-то там мутит, помогает с его карьерой там какой-то, хер знает какой. И он считает, что он лучше тебя. Это ненормально, бля.
— Спасибо, конечно, за добрые слова — сказал Фил, — но он правда лучше меня. Я, Саша, и правда отморозок, каких поискать. И дело даже не в мальчиках, поверь мне. Если бы твой папа все им рассказал про меня и Васильича, они бы, нахер, из города в ужасе съехали. И тебя бы запаковали в чемодан, как Электроника, и увезли силой.
«Господи, куда я попал», — тоскуя, думал в этот момент Игорь, и эта тоска всячески отразилась как в его вздохе, так и в его выражении лица, потому что Игорь Васильевич ободряюще похлопал Игоря по плечу и игриво подмигнул.
С такими настроениями Игорь вряд ли дотянул бы в здравом уме до весны, а весной с ним совсем было бы плохо, но как-то, стирая на выходных постельное белье, Игорь спохватился, что забыл про постельное белье сына. На Игоря накатило такое отчаяние, словно запасного белья у сына не было, и как будто сын должен был приехать с минуты на минуту, так что спать ему было не на чем. Игорь слил воду из стиральной машины, скинул свое белье в ванну, пошел в комнату сына и стал извлекать одеяло из пододеяльника, яркого, как сумасшествие Игоря, и расписанного настолько веселыми и цветными зверями, что спокойно смотреть на этих зверей было невозможно. В выражениях морд зверей читался маниакальный синдром. Игорь смутно представлял себе, что это такое, но не сомневался, что это именно он. Наволочка и простыня были из того же набора, поэтому весь этот цвет и оптимизм так тяжело ударили по голове Игоря, что он бросил пододеяльник на пол, разоблачил подушку и бросил под ноги наволочку, а потом сорвал с кровати простыню. Под простыней, раскинув рукава, лежала совершенно плоская водолазка сына светло-голубого цвета с синими манжетами. Такой непорядок сбил Игоря с толку.
Он зачем-то взял водолазку, не зная, что с ней делать, кидать ли в стирку или это считается цветной вещью, потом вспомнил, что сами простыня, наволочка, пододеяльник тоже цветные, так что можно стирать их вместе с водолазкой. Через минуту Игорь обнаружил, что стоит, прижимая скомканную водолазку к лицу, и пытается почувствовать запах сына, но не чувствует ничего, кроме запаха слежавшейся ткани, и при этом единственное его желание — сигануть из окна.
Не выпуская водолазки из руки, как будто только она и держала его на этом свете, Игорь прошел в комнату и набрал номер Фила.
— Ты еще квартиру не нашел? — спросил Игорь вместо приветствия.
— Да хрен его знает, — с экзистенциальной тоской в голосе сказал Фил.
— Если хочешь, можешь у меня пока поселиться, — осторожно предложил Игорь.
— А ты от меня умом не тронешься? — Игорю показалось, что Фил хотел добавить в конце предложения слово «окончательно». — Мы, считай, на работе видимся. А тут еще у тебя будем глаза друг другу мозолить.
— Я же не предлагаю тебе навсегда к себе переехать, — сказал Игорь, — найдешь квартиру — съедешь, а может, поживешь в нормальной квартире и снова захочешь в слесарку перебраться.
— У тебя что с голосом? — поинтересовался Фил. — Простыл, что ли?
— Да нет. Просто тут убираюсь, страдаю, короче, херней, — ответил Игорь, убирая от лица водолазку сына, которую не удосужился убрать до этого.
Фил задумчиво заскрипел диваном у себя в комнатке, Игорь услышал, как Фил чешет щетину на нижней челюсти и зачем-то проверил свою челюсть, насколько хорошо выбрита она по сравнению с бритьем Фила. В контексте их стеснительного разговора это был жест не голубой даже, а ультрафиолетовый.