Отдохновение миссис Мэшем
Шрифт:
После ужина (свежий лосось и снова мороженое, только другое) Мария, покинула их распластавшимися в гостиной и до наступления темноты пролежала на своей кровати, отдыхая. Но едва лишь мисс Браун отправилась спать, Мария поднялась и на цыпочках прокралась мимо ее двери. Минуя дверь, она слышала, как громко застонала тиранша. Викария Мария обнаружила спрятавшимся за статуей Психеи в Бальной зале, – он снял ботинки и задремал на посту, так что Марии пришлось покашлять, чтобы его разбудить. Вслед за тем, пока викарий, кряхтя от усталости, пытался всунуть опухшие ступни обратно в ботинки, Мария разнообразия ради свернула к Северному фасаду, а от него пошла не Липовой аллеей, а Буковой.
Аллея вывела ее Райской долиной к Монументу Ньютона, примерно такому же, как Нельсонова колонна на Трафальгарской площади, с тою лишь разницей, что Монумент венчала не статуя, а маленькая обсерватория со стеклянной крышей и сломанным телескопом. К ней вела внутренняя лестница, имевшая – в память о Ньютоне – в точности столько же ступеней, сколько дней в году.
Мария повернула ржавый ключ, вошла в маленький темный зал и затаилась под лестницей.
Вскоре появились и соглядатаи.
Задыхаясь и шипя от боли, причиняемой разнообразными мозолями и волдырями, качаясь от усталости, опираясь друг на дружку, чтобы сохранить прямую осанку, викарий и мисс Браун, два смутных силуэта в проеме открытой двери, остановились у подножия лестницы.
– Сколько ступенек?
– Триста шестьдесят пять, запятая, два пять шесть четыре.
– Год календарный?
– Сидерический.
– Пошли, – сказал наконец, викарий. – Вперед и выше! Может быть, каждый из них стоит многие тысячи фунтов.
– Вперед и выше, – согласилась мисс Браун. И оба заковыляли по лестнице вверх.
Когда они достаточно удалились, Мария выскользнула наружу, заперла за собой дверь и отправилась спать.
Поутру, съев на завтрак прекрасное кеджери, Мария пролегающим через Дикий Парк путем – окольным, поскольку ей не хотелось, чтобы ее заметили сверху, – отправилась к Монументу Ньютона и еще до полудня достигла его.
Мисс Браун, засевшая наверху, размахивала выставленным в окошко обсерватории телескопом с привязанной к нему нижней юбкой. Викарий подвизался внизу – колотил в дверь и плаксиво взывал о помощи. Поскольку парк Мальплаке имел в окружности примерно двадцать пять миль, и внутри этого круга не осталось помимо них и Стряпухи ни единой живой души, надежд на спасение у них было мало. Хорас Уолпол как-то назвал эти земли «тем Графством, которое они именуют парком».
Прождав несколько времени, Мария, укрытая сводчатыми кронами рододендронов, осторожно подобралась к Монументу. Она неслышно отперла дверь, в которую по-прежнему бухал викарий, и ужом ускользнула в заросли, чтобы оттуда наблюдать за дальнейшим.
Мисс Браун с викарием предавались своим трудам до самого обеда. Наконец, последний, обезумев уже до последних пределов, вцепился в дверную ручку и в виде кары за неповиновение начал ее трясти. Дверь, натурально, сразу же отворилась. Заслышав его разгневанное гудение, сверху спустилась мисс Браун.
Оба узника немедленно пришли к заключению, что дверь так и оставалась все это время открытой. Каждый обозвал другого косоруким. Когда они, пребывая в разгневанных чувствах, расползлись по постелям, оба решили про себя, что проспят, если придется, хоть до Судного Дня, независимо от того, отправится ли Мария навещать своих человечков или не отправится.
Будут теперь знать, думала Мария, как выпускать детей из спальни, чтобы разнюхать, где прячутся их друзья.
Глава XVII
Марию все эти приключения немало повеселили, да и на викария с мисс Браун они повлияли благотворно – и по части исправления нрава и в рассуждении физической подготовки. Но предаваясь этим забавам, Мария все же совершила ошибку.
Она не позаботилась о своих аванпостах, чего, вообще говоря, себе позволять не следует.
Народ лиллипутов, не сумевший найти объяснений ее поступкам, запутался почище викария.
Где пребывает Школьный Учитель, лиллипуты не знали, – они думали, что он так и сидит во дворце под запором, – блуждания же Марии, часть которых они наблюдали, привели лиллипутов к выводу, что она пытается сбежать от своих мучителей, а те догоняют ее и возвращают назад.
Марии следовало бы, как только стало ясно, что ее преследователи сдались и не помышляют ни о чем, кроме отдыха, побывать на острове и все объяснить, но Мария тоже устала. И довольная преподанным ею уроком, она решила отдохнуть.
Вечером, отчасти пришедшие в себя мисс Браун и викарий сидели у камина в Северо-северо-западной гостиной, а между ними на софе сидела Мария. Они решили теперь постоянно держать ее при себе, чтобы она не могла более урвать ни минуты единоличного отдыха. Викарий, листая альбом, показывал ей фотографии.
Альбом содержал несколько снимков Озерного Края, а вперемешку с ними – почтовые открытки с портретами Вордсворта, Рескина и иных достойных людей и с отпечатанной понизу надписью «Привет со склонов Скиддо». Вокруг портрета Вордсворта располагались еще в замечательно узеньких рамках пейзажи: толпа нарциссов золотых, сорок коров, пасущихся, как одна, и проч. и проч. Один из снимков показывал викария с мисс Браун на пути вверх по склону горы ОлдМан под Конистоном, другой, со скошенным под тридцать градусов горизонтом – купание каких-то дам в Рамсгейте в 1903 году, впрочем, эту фотографию викарий мгновенно прикрыл. На картинках, с Вордсвортом никак не связанных, имелись сделанные как бы белыми чернилами подписи с именами и датами: «Головастики, Балабон, Бубу, я и мистер Хиггинс. Амблсайд, 36-й» или «Сестра Бигглсуэйд (с собакой). Кендал, 38-й».
С другого боку от Марии сидела с вязанием мисс Браун. Длинные, острые, металлические спицы клацали в ее руках.
Огонь – по летнему времени – в камине разожгли маленький. Он предназначался для красоты, не для согрева. Свет электрических ламп весело поблескивал на покойных креслах и на кофейных приборах, ибо время было уже после ужина, и викарий все шелестел и шелестел страницами альбома, переворачивая их одну за другой. Окно, за которым ему довелось заночевать в какой-то гостинице, викарий показывал им с таким видом, будто он и не викарий вовсе, а королева Елизавета.
Они как раз добрались до Кезуика, когда снаружи донесся шум.
За окном прокатилась дробь желудевых барабанов, завыли трубы и несколько сот чистых, пронзительных голосов решительно пропели:
Ужель Педагогу Спасения нет?
Ужель Педагогу Спасения нет?
Пять Сотен отчаянных Лиллипутов
Узнают Причину и сыщут Ответ.
Они пришли, чтобы спасти своего соплеменника, сколь бы ни были малы их шансы на успех.
Как только грянула песня, викарий вцепился в косу Марии. Мисс Браун вцепилась в другую.