Отдохновение миссис Мэшем
Шрифт:
Несколько лет спустя поговаривали, будто они все-таки поженились, что было едва ли не худшей участью, какая могла выпасть обоим, а один местный житель, вернувшись из отпуска, который он проводил в Уитби, рассказывал, что видел их в тех краях, – мальчишки на улицах свистели им вслед, владельцы пивных отказывали им в выпивке, а автобусные кондукторы не пускали их в автобусы, вынуждая всюду ходить пешком. Профессор считает, что они навряд ли решились бы убить нашу героиню, но я скажу так: получили они за свои дела по заслугам.
За плотным завтраком, состоявшим из кипяченой воды и остатков копченой селедки и состоявшимся в домике лесничего, Мария рассказала Профессору и Стряпухе, что тут без них произошло.
– Школьный Учитель поспел сюда гораздо раньше их, – рассказывала она, – но дверь-то ты запер, а до замочной скважины он добраться не смог. Он ухитрился вскарабкаться к окну по стволу сливы, но опять же разбить стекло оказалось ему не по силам, пришлось спуститься, снять с крысы стремя, и этим стременем он его все-таки расколотил. Хорошо еще, что все двери внутри дома были открыты, и он сказал мне, чтобы я куда-нибудь спряталась, ну, мы начали думать, куда же спрятаться-то, и в конце концов решили, что самое верное – в лесу. Вот мы с ним вышли наружу, а он заглянул в угольный сарайчик и говорит, как жаль, что ты с твоим ростом не можешь залезть в бочонок, и стал там прохаживаться и выстукивать бочонки стременем, а один оказался пустым и тут его осенила блестящая мысль. Просто блестящая. Мы уже слышали, как они ругаются около памятника Бингу, и я отперла входную дверь, и мы поставили свечу так, чтобы она освещала ступеньки, а сами открыли дверь в сарай и я за ней притаилась. Потом появился Народ, несколько отрядов верхом на крысах, и Учитель их всех расставил на ступеньках, чтобы их было видно, и когда эти дураки открыли калитку, он велел всем кричать всякие обидные вещи и размахивать шпагами как я не знаю кто! Тут мисс Браун с викарием сразу обо мне позабыли и давай скакать туда-сюда, как ошалелые, и хватать их руками, а Народ, как и было задумано, увертывался, так что никого они не поймали, и в конце концов все кинулись в угольный сарайчик, а мисс Браун с викарием кинулись за ними. Тут я захлопнула дверь и заперла ее, и от радости даже сплясала на ступеньках задней двери. _ слышала, как они там жгут спички и чертыхаются. Народ-то, конечно, улез в бочонок сквозь дырку для втулки, и эти двое до них дотянуться ну никак не могли! Это и был наш план. Здорово, правда? Только я, если хотите знать, сделала кое-что получше. Я нашла долото и коловорот, которые они с собой притащили, обошла сарай с другой стороны и просверлила три дырки, коловорот оказался на три четверти дюйма и прошел насквозь через стену и через бочонок, так что весь Народ выбрался наружу! Ну, разве не роскошно! Вот мы какие умники! На самом-то деле, они и сейчас сидят вон там, в крыжовнике…
Вспомнив о прячущихся друзьях, Мария стремительно поднялась, весело подбежала к окну и взмахнула копченой селедкой.
Снаружи, вместе с золотыми лучами восходящего солнца, полетело звенящее «ура!».
Глава XXX
Почти через пять месяцев после всех этих событий, по засыпанной снегом Большой Аллее Мальплаке, ведя за руль трехколесный велосипед, шагал старый джентльмен в котелке с загнутыми полями и в выцветшем длинном пальто. На седле велосипеда сидела, обнявшись с огромным пакетом, усталая юная леди, сидела и смотрела на покрытые коркой льда ветви голых деревьев. Солнце, садившееся в багровом блистании, окрашивало разрезанный лиловыми тенями белый простор в шафрановые тона. Как оно и следует в эту пору, скакали вокруг разного рода зарянки. Ибо дело происходило под самое Рождество.
Они провели вдали от дома долгое время, проживая, пока шел суд над викарием, в одной из захудалых гостиниц великого столичного города Нортгемптона, зато теперь Мария возвращалась во дворец своих предков свободной девочкой. Больше ей ни гувернантки, ни алгебра не грозили. Было условлено, что вместо гувернантки учить ее станет Профессор, получая за это каждый квартал совокупную плату в шесть пенсов, – сумма в его хозяйстве далеко не лишняя. Оба они устали от пережитых во время суда волнений, от трудностей предыдущего дня, проведенного в беготне по магазинам, и от долгого пешего возвращения из Нортгемптона, предпринятого ими ради того, чтобы сэкономить плату за проезд. Да и оголодали оба, поскольку накануне не ужинали, тоже из экономии, желая оставить побольше денег на покупки. Вдобавок Профессор стер ноги, а Мария закоченела.
– Слава Богу, – сказал Профессор. – Вот и Триумфальная Арка. Еще миля и можно будет присесть. А благородный у нее вид, когда солнце садится прямо за ней.
Размерами Триумфальная Арка вдвое превосходила парижскую. Ее возвели, чтобы приветствовать Первого Герцога, когда он в 1707 году вернулся домой, победив Набоба Тины под Марципаном.
– Издали почти и не видно, что она разваливается.
– Не видно.
– Надеюсь, с Народом теперь все обойдется.
– Я тоже надеюсь.
– Ноги очень болят?
– Очень.
– Ты знаешь, – немного погодя сказал Профессор, – я, похоже, старею. Как-то мне теперь и еда нужна, и кресло, чтобы сидеть. Пожалуй, приятно было бы иметь возможность позволить себе и то, и другое. Ну да что там, сразу всего не получишь. Должен сказать, и велосипед иметь – уже хорошо. Забыл вот только, кто мне его подарил. Верно, участливый был человек. А впрочем, стоило тебе заговорить об этом, как я сразу и вспомнил, – я его в канаве нашел. Наверняка ведь существует немало людей, у которых нет ни еды, ни велосипеда, так что, если подумать, мне по сравнению с ними, в сущности говоря, повезло. А этих шести пенсов мне теперь надолго хватит, очень надолго. Рыболовный крючок куплю, вообще пороскошествую. Ну, плутократ, совершеннейший плутократ. Слава Богу, вот уже и спуск начинается, значит поедем накатом.
– Там что-то есть, под Аркой.
– Точно, есть. Господи помилуй, похоже ее перегородили.
– По-моему, там что-то чудесное!
Они двинулись побыстрее, желая выяснить, что там такое.
Поперек огромного арочного прохода висело что-то вроде хоругви. Хоругвь была большая, не меньше носового платка, и подвесили ее так, чтобы под ней можно было пройти.
На ней значилось:
Добро пожаловать Домой!
Верноподданные Лиллипуты приветствуют свою Марию!
И ее просвещенного Друга!
Veni, Vidi, Vici!
Sic Semper Tyrannis!
Прямо под хоругвью стояли оркестранты в треуголках, в костюмах восемнадцатого столетия, с фонариком на жердине – точь в точь христославы с рождественской открытки. Флейтисты в красных митенках, хоть как-то согревавших их посинелые пальцы, готовясь к игре, облизывали застывшие губы. Как только путники приблизились достаточно, чтобы услышать музыку, оркестр во все доступное ему фортиссимо грянул «Зри, Герои С Победой Грядут!».
Затем Марии поднесли традиционный изукрашенный Адрес, и пока Школьный Учитель зачитывал его вслух, отряд моряков под командованием Адмирала облепил трехколесный велосипед, прилаживая к нему упряжь из конского волоса. По завершении чтения оркестр под звуки «Правь, Британия» зашагал вперед, а в упряжь впряглась команда бурлаков и, поскольку остатний путь шел, по счастью, под горку, Марию триумфально повезли к дому преданные ее арендаторы! Профессор на удивление пружинистой походкой шагал сзади. Латинские слова на хоругви, специально для него туда помещенные, очаровали его совершенно.
Когда шествие достигло Северного фасада, оказалось, что на верхней ступени его лестницы расположился в полном составе Народ лиллипутов, в шубах и с муфтами, а в самой гуще его стоит Стряпуха с еще одной хоругвью из красной фланели с надписью, сделанной белой хлопковой нитью, той самой хоругвью, которую выносили в старинные времена, когда юные герцоги возвращались из школы. Надпись гласила: «Счастливых каникул!» Едва кортеж приблизился к ступеням, все лиллипутские дамы извлекли носовые платки и замахали ими, все дети, наученные загодя, стянули с голов шапки и пронзительно прокричали «ура», а в наступившей за тем тишине колокола сыграли рождественский гимн!
В расположенную наверху фронтона Часовую залу заблаговременно отправили целую команду музыкантов, разобравшую механизм, который играл «Когда Сердце Мужчины», чтобы использовать колокола для рождественского перезвона.
Но самым удивительным было вот что: в окнах Большой Бальной Залы сверкал свет. Они поспешили внутрь и увидели, от чего он исходит, – от стоявшей в бочонке громадной рождественской елки, украшенной сотнями тростниковых свечей; Лорд Наместник зажигал их, щелкая зажигалкой в виде кобылки, а Дамблдум придерживал стремянку. Народ по собственной воле открылся этим двоим, чтобы получить от них помощь в доставке елки и пригласить их на празднество. На елке висели подарки для всех и каждого, изготовленные мастерами острова в свободное от работы время. Марию ожидала пара чулок из паучьего шелка, за которые любая кинозвезда отдала бы такие деньги, _каких не сыщешь и в королевской казне. Стряпуха получила выделанную из кротового меха успокоительную повязку для ее больной ноги. Дамблдуму подарили притирание из змеиного жира, чтобы лечить прострел, который, правда, пошел уже на поправку. Капитану, весь вечер ходившему, словно на привязи, за Школьным Учителем, достался новый ошейник из тончайшей, замечательно выдубленной лягушачьей кожи. А Лорду Наместнику преподнесли вырезанную из дерева гончую длиной в его ноготь, еле слышно игравшую «Бобби Забулдыга» и извергавшую из себя струю нюхательного табаку, от которого все расчихались. Однако истинный шедевр представлял собою подарок, предназначенный для Профессора. То был «Словарь средневековой латыни» («Бакстер и Джонсон», 10 шиллингов 6 пенсов), который лиллипуты раздобыли, попросив Стряпуху заложить в Нортгемптоне их спруги. На вырванном из Марииной тетради листке в клеточку они написали письмо, затем увеличили его в десять раз, расчертив на квадраты и перерисовав кистью из крысиного волоса на листок писчей бумаги. Письмо и деньги, вырученные за священные спруги, доставили им словарь, в котором Профессор мигом обнаружил Trifarie, то есть клевер, и на радостях сплясал со Стряпухой куранту.