Отец моего жениха
Шрифт:
— Надо позвонить Снежане Борисовне, — вспоминаю я на подъезде в больницу. Молотов ничего не отвечает, лишь слегка кивает головой, как бы давая на то свое олигархическое одобрение.
Снежану новость госпитализации сына приходит в полнейший шок. Она в восклицает: «О боже, боже! Он, наверняка, грыз много семечек» и даже пару раз всхлипывает, после чего обещает примчаться в больницу сразу же как закончится процедура обертывания.
Машина останавливается на парковке больницы, и мы с Молотовым, словно спецназ на задании,
Оказавшись за стеклянными больничными дверьми, я нахожу глазами стойку ресепшена и уже собираюсь атаковать бабульку, сидящую там, расспросами, но Молотов вдруг перехватывает мой локоть и тянет в противоположную сторону.
— Но там же… — я растеряно тычу в удаляющееся окно из толстого оргстекла, не уверенная, что олигарху из Лондона известны внутренние распорядки московских больниц.
— Просто следуй за мной, — негромко распоряжается Молотов, подтаскивая меня к лысеющему коренастому мужчине в добротном костюме. В голову некстати приходит мысль, что он похож на Эркюля Пуаро. Из сериала конечно, а не того жуткого мужика с кошмарными усами из недавней экранизации Убийства в Восточном экспрессе.
— Спасибо, что встретил, Федь, — Молотов крепко пожимает Пуаро руку. — Как Дима?
Несмотря на спокойствие его тона, в его голосе угадывается тревога, и я снова думаю, что Димин отец все-таки хороший. Меня недолюбливает, факт, но о сыне беспокоится.
— В порядке все, Сереж, не переживай, — добродушно басит мужчина. Дело-то молодое. Операцию пять минут назад закончилась. Проводил наш самый опытный хирург, Горунов, если знаешь такого. Как сын твой от наркоза отойдет, переведут в отдельную палату и сможешь навестить.
— Спасибо тебе, Федь. Есть еще одна просьба: пропуск мне нужен, чтобы с вашими цербершами седыми на ресепшене не ругаться.
— Сделаем, Сереж. Для тебя и для Снежаны, правильно понимаю?
Молотов бросает короткий взгляд в мою сторону и вновь смотрит на распорядителя пропусков.
— Три. Живцова Юлия Владимировна.
Божечки! И для меня сделают пропуск?
— Сделаем. И давай договоримся: никаких благодарностей, Сереж. Я и так твой должник по гроб жизни. Пойдемте, я вас проведу на нужный этаж.
Мы послушно идем за квадратной спиной мужчины к лифту, а я борюсь с желанием обнять Молотова и извиниться за все, что я ему наговорила. Я всегда ценила в людях великодушие, и то что Димин отец проявил его по отношению ко мне, кажется мне невероятным и от этого вдвойне ценным.
— Спасибо большое вам, — трогаю его за локоть, когда серебристые створки лифта закрываются. — За пропуск и за то, что все так устроили с Димой. Я это очень ценю.
Молотов ничего не отвечает, лишь опускает взгляд на мою ладонь на своей руке, от чего я мгновенно заливаюсь краской и ее одергиваю. Идиотка, Юля. Почему сразу убрать не могла?
Мы проводим
Лежащий на койке Дима выглядит как человек, перенесший операцию. То есть хреново: лицо цвета его любимого сыра с плесенью, губы серые.
— Как ты? — осторожно беру его за руку. — Я волновалась. Вернее, мы оба волновались. Я и твой папа.
Я оглядываюсь на Молотова, стоящего за моей спиной, и немного отодвигаюсь, освобождая место рядом.
— Было так больно, — Дима страдальчески кривится. — Затошнило. Думал, в ресторане рыбу тухлую подсунули, а оказалось аппендицит.
— Главный врач больницы взял дело под личный контроль. Все будет в порядке. — подает голос Молотов. — Думаю, дня три- четыре и тебя отпустят.
— Пять или семь, — вздыхает его сын. — Так хирург сказал.
— Лежи сколько нужно, Дим. Главное, чтобы все зажило. Твой папа для нас пропуски сделал. Буду приходить к тебе каждый день. И ты мне список напиши, что тебе привезти, ладно? А по поводу еды я у лечащего врача уточню.
— Сынок!!! — раздается театральный визг за нашими спинами. — Как же тебя так угораздило?
Мы с Молотовым, следуя традиции синхронности, оборачиваемся, чтобы взглянуть на источник шума: Снежану, пахнущую как шоколадная фабрика и выглядящую так, словно где-то поблизости проходит дискотека.
— Семечки. Это все семечки, — причитает она, втискиваясь между нами. — Юля, срочно выкинь эту дрянь, ты меня поняла?
А пока я думаю, причем здесь семечки и почему она так уверена, что я пичкаю ими Диму, она склоняется к нему и начинает безостановочно гладить его лицо.
— Бедненький мой сыночек. В такой клоповник тебя привезли.
С плача Ярославны она вдруг резко переходит на деловой тон и объявляет:
— Сереж, надо в Израиль отправить Димку на реабилитацию. У нас лечить не умеют — глазом не успеешь моргнуть, как инвалидом сына нашего ставят. Слышал, животы с тряпками зашивают? Я с ним поеду, буду следить..
— Снежана, не пори чушь, — раздраженно отзывается Молотов. — Здесь прекрасные врачи, а аппендицит — неприятная, но рядовая операция и никакая реабилитация в Израиле после нее не нужна.
— Вот ты снова, Сереж, на сына сквозь пальцы…
— Снежана, — звучит короткое предупреждение, и женщина, надув губы, замолкает.
Нет, все-таки не зря я подозревала, что Снежана Борисовна набитая дура. Дура и есть. Молотов все организовал, пока она на обертывании валялась, а она поездку в Израиль себе за счет сына выколачивает.
Все мои последующие попытки заговорить с Димой не увенчиваются успехом, потому что Снежана нависает над ним как коршун над птенцом.
— Ладно, Дим, — улыбаюсь сквозь зубы. — приду к тебе завтра перед занятиями. Напишешь, что тебе нужно, и я привезу.