Отец сказал (сборник)
Шрифт:
В лес, бывало, зайдёшь, а он играть начинает, страху нагоняет. То зверем воет, то разбойником свищет, то змеёю шипит и листву под ногами гонит, то затрещит по-медвежьи сучковато, то аукнет-расхохочется, то плачем совиным вдруг зайдётся.
А и в городе не лучше, то тихоней с утренним ледком на лужице прикинется, то вдруг рёвом ревёт в проводах, да в водосточных трубах гудом гудит. То полы куртки вдруг из рук вырвет, распахнёт настежь и тёплый шарф на шею выдует. Ну, словом, нечисть она и есть нечисть!
А сам-то он, если кто видел этого Лешака, хуже любого ненастья: волосья перепутаны набекрень, да по леву руку чубарь лежит, глаз один зелёный, да, хитрющий, а другой в прищуре не видать, бровей и ресниц, как и листвы на деревах, вовсе нет, всё ушло, сбежало, сдуло, и не ухожен, потому как одинок, а какая баба такого баловника терпеть будет, вот и мыкается, то у одной, то у другой бабёнки поживёт, но нигде не задержится, вот и ходит в лохмотьях да в грязи, одно слово – Лешегон-Грязевик.
У Лешаки-та чё, характер плюнуть да растереть – дебошир, забияка, но деток любит и не пугает, а больше девок, ох, до девок охоч, да молодух замужних тоже любит, за бока щиплет. Но, если кто слабого обидеть намерится или иную беду занести, лютым на врага делается, беспощадным и жестоким. Беда тому, кто на слабого руку поднял, погубит Лешак-Октябрь, до смерти сведёт! А так он безобидный, ходит эдак боком и рожу прячет, и не поймёшь, то ли от людей, то ли от ветра ледяного прячется, и пальтишко чуть ли не на голову натянет, вроде как для тепла, а это оттого, что уха у него нету, оторвали звери ухо ему за мухлёж, за шулерство ещё в прошлом году, когда на зайцев играли, ну, об этом ещё в газетах писали, в картишки они играли, а Леший их всех и попутал. Так зайцы изобличили лиходея. Вот за то уха и лишился, потому и Лишенец.
Но опять-таки, октябрь – он сытный, с достатком в подвалах, с лишком в закромах, да пузат по амбарам. Где-то к Новому году только место в погребке появляется, чтоб ступить, да не убиться. Да… сладкий месяц, весёлый, свадебный, по всей округе треск, почитай чуть ли не в каждой деревне, чуть ли не в каждой девятиэтажке свадьбы, вот девки-то и трещат… без умолку, всё о суженых своих стрекочут. Оттого октябрь – Свадебник.
Да что там о нём говорить! У него имён-то ещё сколько: октябрь – Жовтень, Зазимок, Косоперц, Оброчник, проще сказать – красавчик, каких мало, но с такими и тяжело, и уверенно, потому что хоть и чудит, но любит. Вот же тайна-то какая в октябре заключена – всех замучает, а в любви останется. Потому обиды на него никто и не держит. То-та! А вы – октябрь, октябрь… А что? Октябрь – отличный месяц!
Родился Лукин в октябре, как же тут его судьбу и характер угадаешь. Потому и отказался от Лукина доктор-гомеопат, потому что запутался и лекарства подобрать не сумел. А как тут подберёшь, если сама природа закрутила-замутила, да всё напутала. Вот и мучился народ, всё подходы к Лукину искал, а не там искал, а и не надо искать, тут всё напрямки лучше, потому что в нём было всё, и это всё тем и ценно, что под любовью грелось, и потому всё, что ни делал Лукин, шло на пользу да во благо людям. Вот оно как, а мы всё на характер Лукина сетуем, на октябрь сетовать надо!
Сахар
Не учитывать всех замыслов и возможных угроз, тяжкими тучами нависших над гарнизоном, способен только глупец. Лукин понимал, что генерал не Бог, и в любом случае станет прикрывать в первую очередь себя, а всех остальных – по ситуации. И потому решения придётся принимать самостоятельно, а если надо, то и круговую оборону держать: от чужих и от своих.
Некие люди предложили новому начальнику гарнизона дружбу, он сделал вид, что не понял предложения. Скоро почувствовал, а потом и просчитал организованное, не стихийное, а именно организованное и продуманное сопротивление. Второе явление не заставило себя долго ждать, и делегация «деловых», но не служащих в гарнизоне людей попыталась найти общие интересы в кабинете полковника Лукина. Предлагали всё конкретно, без «понтов», «паровозов» и угроз: мол, мы берём на себя решение снабжения гарнизона, обещаем продуктовые пайки и своевременные бонусы, типа зарплаты, личному составу, а вы, драгоценный наш герой и полковник, заслуженный человек, живёте спокойно и не мешаете нашим промысловикам на ниве пожинания и процветания. Результат этой встречи был предсказуем, поскольку после категорического отказа полковника уже на следующий день, возле выхода из магазина, прижали его дочь к пристеночку и предложили совсем юной девушке передать папе, чтобы тот ещё разик и хорошенько всё раскидал в башке и приставил свой слюнявый палец к ветру, и прикинул, на какой берег он способен его вынести вместе с семьёй, котом и хомячком.
Разъярённый Лукин построил весь гарнизон на плацу.
Он приехал, когда солдаты уже истомились в строю, вышел из служебной безукоризненно чистой чёрной «Волги» в полевой форме, с планкой наград на груди, а на ремне надменно висела кобура с «Макарычем». После доклада начальника штаба в наступившей тишине он произнёс громко и внятно:
– В моей жизни существуют две важные вещи: присяга и семья. Служить будете все, и как положено. Тем, кто будет «дурковать», психушку подберу быстро! Это я вам обещаю, – полковник указал на «кичу» и хоздвор, на его побагровевшем лице проступили бруснички пота. – Вчера напугали мою дочь и предложили мне не видеть воровства и предательства! Слушайте сюда! Я знаю вас. Но если, если хотя бы единый волос падёт с головы моих детей и жены и, не дай Бог, кто прикоснётся к семье любого честного офицера, обещаю – враз поймёт, кто я и на что я готов, защищая тех, кто мне дорог: я расстреляю вас собственной рукой, вот здесь, у этой стены! – Лукин ловким и отработанным движением выхватил пистолет из кобуры и выстрелил в бетонную стену. – Вот вам, моя метка! И свидетелями моего слова станете вы все! – Продолжая говорить, Лукин опустил в кобуру «Макара», не глядя, привычным движением застегнул её. – Потом я сяду в тюрьму. Но мне будет легко, потому что ты, грязь из-под ногтей, будешь уже гнить в сырой глине. А теперь! А теперь, вольно!
И вдруг, не от выстрела, а от тихого и уже спокойного «вольно», стая ворон сорвалась с тополей и чёрной тучей метнулась прочь. – Падаль, – сказал им вслед Лукин, провожая взглядом улетающую шумную стаю, и, оглядев ровный строй солдат и офицеров, спросил:
– Какие претензии к службе? – Казалось, что недоумение сжало плац со всех сторон. – Опять нет жалоб и предложений?! Или это гарнизон трусов?!
– Еда плохая!
– Масла уже полгода нет!
Выкрики, будто новая чёрная стая поднялась над плацем, она металась из стороны в сторону, будто волною раскачивала и искажала идеально ровную разметку и строй солдат. Снабжение действительно было отвратительным, полковник несокрушимо, смотрел перед собой и понимал обоснованную правду претензий. Снабжением в округе с недавних пор занялась коммерческая фирма, и принадлежала она сыну… разговоров было много, но хозяина доподлинно никто не знал, только догадывались.
– Сахара нет! Два месяца уже чай без сахара!
– Сахар? – вдруг оскалился Лукин. – Сахар? Сахар пьют москвичи и пидорасы. Хорошо, я найду вам несколько мешков сахара! Будете пить чай с сахаром!
Лукин поднял руку, требуя внимания.
– Надеюсь, что зам по тылу, начальник столовой и даже хлеборезы слышат претензии солдат, и уверен, что через двое суток наведут порядок, а я проверю. – Лукин обернулся к названным лицам и спросил: – Я верно надеюсь, товарищи?
«Товарищи» молча и согласно стояли рядком и рассматривали рябой асфальт утоптанного плаца.
– В таком случае, честь имею, – произнёс полковник и направился к своей «Волжанке».
На том и закончилось внеплановое построение гарнизона. И при чём тут были москвичи, и при чём здесь москвичи вообще? Он бы и сам затруднился ответить, – к слову пришлось, – нужно было разрядить обстановку, как «Макара» в глухую и тупую стенку. Ну, считают люди, что вся дрянь в их жизни прописана в Москве, – кушайте, коль масла нет, и тем более, если считаете, что вы ни при чём, и что вы бедные и несчастные, а других не меньших придурков мнят богатыми и тоже ни в чём не виноватыми! Валяй, круши жизнь тех, кто тебе не нравится – богатых или бедных, по своему вкусу! Врагов внешних можешь подтянуть, а после с ними же задумчиво дискутировать. А ещё есть въедливые и внутренние предатели. Возможно, и с ними «в войнушку поиграться». И тогда богатые сделаются богаче, враги – сильнее, а ты как был нищебродом и дебилом, так и останешься, потому что не понял главного, что вся проблема твоей жизни в самом тебе, в твоём глупом равнодушии, и безделии, и нежелании честно работать и счастливо жить.
После построения, будто бы случайно, несколько офицеров собрались возле кулинарии.
– Ну что, мужики, доигрались, – сказал один старлей, вжадную втягивая пиво. – Отец народов пришёл. Сейчас же всё порешает и всех порешит.
– А сколько можно терпеть? Правильно! Лучше понятный всем режим Сталина, чем бардак!
– Сталин – не Сталин, а полковник прямо-таки по-настоящему крут. Может, он родственник Сталину? – задумался какой-то капитан.
– Умница, – отозвался старлей, – он племянник Берии, только фамилию сменил и кошек любит, как самых близких родственников. У нас даже дырявая стена плача сегодня появилась по безвременно ушедшему порядку.