Шрифт:
Однажды, размышляя о своей жизни, мне пришла в голову мысль, что совсем мало знаю о своих собственных родителях, хотя всегда любил и уважал их и, до создания собственной семьи, жил вместе с ними. Мне кажется, что в девяноста процентах случаев, даже когда дети живут с родителями, они мало знают об их каких-то проблемах и переживаниях. Как правило, отец и мать постоянно интересуются жизнью своих потомков, вникают в их дела, радуются успехам, знают друзей и подруг. А вот «обратная связь», если можно так выразиться в этом случае, отсутствует. Дети эгоистичны в абсолютном большинстве случаев, их интересует только свой внутренний мир и свои переживания.
И
Итак, мой отец родился 28 января 1929 года в небольшом селе Санково Гавпосадского района Ивановской области. Раньше было принято добавлять – Бородинского сельсовета. Храм был превращен в развалины давным-давно, но поселение звали по-прежнему селом, а не деревней. Расположено оно на берегу небольшой реки Нерль, неширокой и не глубокой с очень чистой неторопливо бегущей водой.
Мой дед Логин Маркович был женат дважды, от первого брака у него был сын Николай, по возрасту старше моего отца на несколько лет. Моя бабушка Орина Емельяновна родила в замужестве трех дочерей – Екатерину, Анну и Ольгу и сына Юрия, который в семье был самым младшим. В те времена пятерыми детьми, как говорится, никого не удивишь, в селе детей было достаточно много.
Но семья отца по тем временам считалась зажиточной – имела пару коров, несколько овец, пару лошадей – рабочую и выездную. Да и дом был достаточно большой и с железной крышей, что было признаком явного достатка. Когда кампания по раскулачиванию набирала обороты, Логин Маркович добровольно сдал всю скотину в колхоз, надеясь, что хотя бы дом, в этом случае, у него не отберут.
Надежды его не оправдались – дом отняли и отдали самому бедному человеку в селе,…через две недели он железную крышу продал и пропил. Куда заселилась родная мне семья, я не знаю. Дед, когда видел, как его выездную лошадь запрягали пахать колхозное поле, плакал. Слезы текли, и когда видел всю свою скотину в колхозе некормленой и еле передвигающей ноги, но сделать ничего не мог. Не расстреляли, и на том спасибо….
В то время на всех детей Логина Марковича были только одни валенки, а морозы были сильными и на улицу выходили по очереди. Вот собственно и все, что я запомнил о детстве своего отца. Рассказывал он, наверняка, гораздо больше и подробнее, но я, видимо, пропускал мимо ушей.
Когда мой отец подрос, то самостоятельно, как говорится на слух, научился играть на гармони и «все девки на селе были его». Женился он рано, перед призывом в армию, избранницу звали вроде Тамарой, она была подругой кого-то из сестер Юрия Логиновича, вроде Екатерины. В каком возрасте его призвали в армию, я не знаю, но служил он три года в ГДР, была тогда такая немецкая страна. Жена его с армии не дождалась, вышла замуж за другого. Я думаю, что отец любил ее, часто вспоминал, при этом печалился. В такие моменты он брал гармонь и напевал: «Не для тебя ли в садах наших вишни рано так начали зреть?…». Но жизнь продолжалась…
Моя мать – Александра Яковлевна жила в соседней деревне Бушариха, на другом берегу реки. Она была на пять лет моложе отца, но оба работали на ткацкой фабрике в этой, же деревне, видимо, здесь и познакомились. Про какую-то любовь между родителями я ни от матери, ни от отца никогда не слышал. Возможно, это был брак только ради создания семьи и будущих детей. Вообще-то со слов родителей, отец работал с пятнадцати лет, но где и кем, я не знаю. Жили молодые какое-то время у моей бабушки по линии матери Антоновой Прасковьи Павловны в одной комнатке коммунальной трехкомнатной квартиры, рассчитанной на три семьи. В 1955 году здесь родился и я, но как это вообще могло произойти, сейчас даже трудно представить. Конечно, это шутка, и не в такой тесноте рождаются дети. Возможно, в связи с этим и появилось выражение, что детей находят в капусте.
Поговорка: «Настоящий мужчина должен построить дом, посадить дерево и вырастить сына» восходит к библейским источникам. Но в нынешнем изложении она звучит очень по-советски, ей свойственна вся советская риторика. И это было реальным планом действий моего отца. В поселке Нерль, в десяти километрах от Бушарихи, на месте развалившегося домика его матери на улице Октябрьской, он построил новый бревенчатый дом практически своими руками. Правда, небольшую часть работ все-таки выполняли профессиональные плотники. Дом был небольшой – одна комната-спальня, на всю семью, кухня с печкой-лежанкой и холодная веранда. Правда был еще, тоже не отапливаемый, коридор с туалетом и прорезанной дыркой, зато не надо было выходить на мороз в зимнее время. Сзади дома пристроен двор, в котором держали кур, иногда поросенка.
Юрий Логинович был, как говорится, мастер на все руки и на дворе хранил множество различных инструментов для плотницких и столярных работ. Переехали жить мы в этот дом, когда мне было три года и этот момент какими-то обрывками я даже помню. Случилось это зимой, и сразу же на лыжах я вышел на ближайшую Нерльскую улицу. Местные мальчишки лыжи у меня отняли, слегка помяв и бока, для порядка. Отец их в этот же день нашел, хотя я никак не объяснял пропажу лыж и молчал, как партизан на допросе. Он поговорил с пацанами и лыжи они вернули, а вскоре вообще стали моими друзьями.
На работу в Бушариху ходить было далеко, и родители перевелись на такую же ткацкую фабрику в село Кибердино Тейковского района. Оно располагалось всего в двух-трех километрах от поселка. Отец работал помощником мастера, мать ткачихой. Как я понимал, в обязанности Юрия Логиновича входил своевременный ремонт ткацкого оборудования и его профилактическое обслуживание. К моменту переезда нашей семьи, у нас появился мой средний брат Виктор. Мне очень не нравилось, что он много орал и постоянно требовал к себе внимания. Чтобы младший брат не мешал мне спать, меня тогда определили в круглосуточный детский садик и родителей я стал видеть только по выходным. Поэтому, когда меня вели на следующую вахту в нелюбимое детское учреждение, я орал не хуже Виктора, но на это почему-то родители особого внимания не обращали.
Мать отца Орина Емельяновна какое-то время жила с нами в новом доме. Она была верующим в Бога человеком, и на кухне в углу на полочке стояло несколько иконок, на которые она каждый день молилась. Отец в те времена был убежденным атеистом и когда я однажды зимой тайком все иконы забрал и бросил под гусеничный трактор на дороге, то ругался он как-то несильно, можно сказать формально. А вот бабушка Орина разозлилась всерьез и, как мне казалось, совсем не любила, а возможно даже ненавидела меня. Вскоре она уехала жить к сестре отца – Ольге на Камчатку. Та вышла замуж и уехала с мужем из родных мест на самый край земли.