Отечественная война 2012 года, или Цветы техножизни
Шрифт:
Под грохот падающего киберонаниста, Грамматиков вылетел из адского автобуса и помчался так, как будто за ним гналась вся техносфера планеты Земля. Пока наконец не осознал, что так он рискует моментально засветиться. По сегодняшней улице можно бежать, лишь если на тебе спортивное трико, которое обтягивает атлетические члены, выращенные с помощью геночипа.
Грамматиков стал уничтожать в себе всякое волнение, напряженно дыша через левую и правую ноздрю, а также с помощью диафрагмы. Все как папа завещал. Удивительно, почему он предпочитал все-таки «Столичную» йоговским упражнениям. Наверное, папа
Отец и мать сидят во мне, как в матрешке. Внезапно заработавший скин-коннектор – это тот самый ветерок из-за стены.
Грамматиков пошел нормальным шагом, радуясь обретенному спокойствию. И тут услышал, как из подворотни доносятся крики. Даже не крики, а сипение, вырывающееся из сдавленного горла. Кого-то вроде душат или насилуют. А ты иди себе мимо, подумаешь мелочи какие, после того, как изнасиловали целую страну…
Но Грамматиков не совладал с милицейскими генами, которые он унаследовал от мамы, и вступил в проход, образованный нарочито обшарпанными стенами.
В конце прохода был здоровенный дядя Том с голографической эмблемой гарвардского института международного развития на футболке. Он что-то делал с белобрысой девкой, прижав ее к мусорному баку. Что-то далеко неакадемическое. Его крепкая задница работала как нефтекачка. А к его атлетической бронзовой шее присосался нейроакселератор матово-черной пиявочкой.
Грамматиков в нерешительности потрогал гарвардца за плечо, уже понимая, что подворотня носит постановочный вид. Турист законно развлекается, купив лицензию на порцию добровольно-согласованного насилия. Вкусно и дешево, как пишут в путеводителях по пост-военной пост-России.
Секс-турист, наконец, обернулся. Лицо у героя экстремального отдыха сочилось трудовым пОтом. Нейроакселератор усиливает ощущения, но из-за сенсорного привыкания требует все более интенсивной эксплуатации «объекта».
Закатившиеся зрачки девки обнажали неприглядную белизну глазных яблок, слившуюся с гнилой бледностью лица. Ее слюна и сопли обильно вымочили гарвардскую футболку в разных местах.
Грамматиков ушел бы, наверное. Ведь девку в любом случае откачают… Но когда турист поторопил его: «вали», Грамматиков подхватил с земли пивную бутылку и стал заталкивать импортному бугаю в оскаленную пасть. Бутылка уходила все глубже и глубже, теперь уж склизкие руки туриста беспомощно скользили по куртке Грамматикова. И случайный прохожий мог бы подумать, что это Грамматиков – секстурист, купивший лицензию на полчаса садизма. И лишь когда гарвардец засипел именно так, как сипела до этого девка, Грамматиков повернулся и пошел так, как ходят шерифы, исполнившие справедливый приговор.
Скоро я буду жалеть об этом. Скоро, но не сейчас. Именно страх перед «скоро» никогда не давал мне почувствовать всю красоту «сейчас».
Вот и Пять Углов, теперь свернуть на улицу Рубинштейна.
Таинственные графитти, сделанные на стенах «умной» микросхемной краской, то светились как грибы в джунглях, то снова гасли. Пушкин, поражающий змея с головой дяди Сэма. Ниже надпись: «Пушкин и ЭТО должен делать за тебя?». Похоже, недобитые националисты постарались. Улица Рубинштейна всегда была фрондерской.
Подъезд, где проживал Борис Дворкин, выглядел весьма укрепленным. С бронированной дверью. Наверное, осталась от времен господства мародеров на улицах Петербурга, освобожденного от всяческого гнета. Вместо обычного кнопочного замка сенсорные панельки с указанием фамилий. Фамилии Дворкин там не было. Но и визитная чип-карта едва ли врет.
Грамматиков сразу нажал на все панельки и сказал в пупырчатый кругляш микрофона:
– Боря, это вы?
– Вы ошиблись… ошиблись…ошиблись… таких здесь нет. – отозвался ему хор жильцов.
Но потом динамик высказался более осмысленно.
– Вам какого Борю? – уточнил приятный женский голос.
– Такого. С вами живет только Боря Дворкин, надеюсь.
Чуткий динамик донес эхо разговора: «Тебя спрашивает длинноносый такой, тощий, сказать, что нет тебя или как?»
– Мужчина, вы меня слышите? Борис переехал отсюда. До свиданья, – доложил динамик и отключился.
Грамматиков снова нажал на панель вызова.
– Эй, если меня впускают в дверь, я вхожу в окно. Причем в буквальном смысле.
Он глянул наверх. Восьмая квартира – третий этаж. Можно попробовать.
Грамматиков забрался на искусственный сильно пахнущий одеколоном тополёк, с него перескочил на подоконник, потом на водосточную трубу, с помощью обезьяньих движений добрался до второго этажа.
Грамматиков ощущал странную легкость, которая у него раньше бывала только во снах. И старался не думать, что уж конечно на третьем этаже ему станет страшно.
И тут дверь внизу открылась… Предлагают войти…
На пороге квартиры номер восемь стоял человек, который несомненно был Борисом Дворкином.
Грамматиков сглотнул ком, мгновенно набухший в горле – Боря был чем-то похож на Сержанта из больницы.
– Ты, то есть вы… Извините…
Да нет, не Сержант, черты лица другие, просто что-то в глазах такое же… нездоровое.
– И тени их качались на пороге… Давай, Андрюша, не будем общаться на коврике для вытирания ног, заходи.
Стильный кабинет. Одни прозрачные нанодисплеи на окнах чего стоят. Если погода плохая как сегодня, то они показывают яркие южноиталийские берега.
– Чем обязан, господин Грамматиков? – подчеркнуто ритуально спросил Борис Дворкин.
Придуривается, что ли?
– Да всем обязан. Борис, вам не кажется, что вы чересчур похозяйничали у меня дома?
– Слушай, барон, это ж было год назад. Я уже ничего и не помню. Ну, наверное, мы у тебя немножко пошутили…
– А Вера тоже шутила, когда хотела прикончить меня мономолекулярным холодным оружием? Из-за нее я, между прочим, свалился с крыши.
Раслабленная вальяжность господина Дворкина несколько улетучилась.