Отечественная война 2012 года. Человек технозойской эры
Шрифт:
Если выводить Грамматикова на чистую воду, то за этим потянется и весь этот кондоминиум-пандемониум.
Внутренний голос не зря мне говорил, беги этой темы, пока тебе не сделали очень больно. И как и следовало ожидать, уже сегодня я на краю, одна нога качается над пропастью, другая, как выражался остряк О. Генри, поскользнулась на банановой кожуре. А те, кого я просил помочь, уже упали в Бездну. Прощай, Глеб. Прощай, Вера. Что же ты нашла в этом Грамматикове, когда была важной мадам и возглавляла агентство по производству новых «пострусских» кадров под названием «Scilla and Haribda Human Resources»? Что превратило тебя из профессиональной охотницы на мозги, работавшей на оккупационную администрацию, в простую продавщицу?..
Но оппонент внутреннего голоса,
Однако оппонент оппонента находит куда более убедительные слова и даже интонации у него, как у старого прокурора. Бабаян не был бы Бабаяном, если бы заботился о людях. Он оставит меня в беде с радостью и облегчением, если фортуна повернулась ко мне большим грязным анусом, если меня ищут «Тризуб Шуцманшафт», «Погоня инкорпорейтед» и прочие бандформирования. Несмотря на проявления демократии в виде грызни за территории, банды обязаны сотрудничать в розыске «врагов свободы» – так повелел Олимп. Бабаян прощупал тему, пустив пробный шар в виде меня. Колобок, к сожалению, закатился не туда, и многоумный Иван Арменович, быстро сделав разворот, уже скрылся за горизонтом...
Памятник легионера внезапно окружила толпа, которую я вначале принял за работников спецслужб – благодаря длинным черным плащам. Однако уже через несколько секунд я вздохнул с облегчением. Это был митинг фанатов сериала «Матрица», которые стали требовать скорейшего выпуска на экраны и экранчики 1024-й серии фильма. Бурный митинг закончился через два часа сожжением трех чучел, изображавших очередных режиссеров, однополых супругов Мочавских. Костры хорошо смотрелись на фоне наступившей темноты, чучела кричали и просили дать кредит доверия. Мне пора было решаться.
И вот я еду по высотному мосту, под которым светится жизнь питерской лагуны. Искрятся лотосы плавучих казино и ряска гидропонических ферм, вьются улочки в неоколониальном стиле пластикового острова Рок-ин и мерцают дома, похожие на елочные украшения из фольги. Хаотическая возня и броуновское движение человекомолекул, способных только притягиваться и отталкиваться, демиургами из «Омеги» превращаются в высокоразвитый городской организм.
Я еду над искусственной зыбью питерской лагуны и огоньки прогулочных судов превращают ее в Аргуса.
Я еду над висячими садами Элизиума. Люминесцирует синтетический мрамор крупнейшего в мире центра эвтаназии, через который добровольно-принудительно отправилась на тот свет значительная часть старой России – «недограждан» по определению «Омеги», или «совка», как любит выражаться губернаторша Найдорф.
Недогражданин – это не отметка в паспорте, а куда более существенная вещь, набор сведений из банков данных, поддерживаемых крупными торговыми сетями. Если вы были плохим потребителем, не реагировали на рекламу «солидных производителей», не покупали в кредит и в рассрочку, не брали даже со скидкой, не заполняли анкеты, которые вам предлагали дилеры, – это означает, что вы несовместимы с устоями рыночной демократии. Попросту говоря, если вы ни разу в жизни не приобрели унитаз розовый, с перламутровыми кнопочками и встроенным интеллектом, позволяющим регулировать продолжительность спуска воды, – то вы обречены...
Я сейчас на открытом пространстве между небом и землей, меня могут опознать каждую секунду, а то и просто размазать удачным залпом с полицейского вертолета. По телику регулярно показывают остовы сожженных автомобилей – для острастки потенциальных «врагов свободы». Еще полицейские могут сбросить контейнер с роботблохами. Эти прыгунцы запросто пробивают стекло. Надежда лишь на то, что я попал в середку религиозной процессии бахаистов, и полицейские не знают, как за меня взяться. Скорость у процессии не больше ста, так что я легко обхожусь без борт-компьютера. Со всех сторон меня окружают бахайские автомашины, над каждой крышей будто живой, а на самом деле голографический пророк Баба, или его нынешнее воплощение – Ваня Обрезкин, мальчик двенадцати лет, щекастый, с приклеенной улыбочкой, медитирующий так плотно, что даже зрачки куда-то наверх укатываются...
Если бы я верил, что мальчик Ваня воплощение чего-то большего, чем попкорн, я бы ушел к бахаистам в общину, там у них чисто, вежливо и кормят, как на убой.
Мост легко уносится к ажурным куполам величественного бахаистского собора в Кронштадте, которые каждую ночь меняют свою форму – сегодня они похожи на горные пики Гималаев, – однако я ловлю съезд и устремляюсь к таинственно помигивающему болотному пятну, растекшемуся по лениво зыбящейся поверхности лагуны. Это – Петронезия.
Колеса жестко коснулись стальной палубы огромного понтона. «Добро пожаловать на главный базар Вселенной». И золотые ворота, и псевдоримская квадрига ослов, и аляповатая надпись – ненастоящие, голографические. Cразу почувствовалось, что и подо мной нет настоящей тверди.
– Выходи, – сказали мне, когда я проехал от ворот Петронезии едва ли пятьдесят метров...
Я выбираюсь из салона. Несмотря на поздний час, на этой улочке густо стоят люди, там и сям мелькают огоньки косячков, индикаторов и дисплейчиков. Странная улочка. По бокам – мачты, надстройки, краны, лебедки, антенны, комингсы люков и крышки трюмов. Слегка качается и стонет улочка под ногами. Это под покрытием из спеченной резины и пластмассы бултыхаются старые суда, торпедные катера, траулеры, буксиры, баржи, чьи балластные цистерны заполнены саморастущим нанопластиком. Жадные хоботки нанопластика, так называемый перифитон, расщепляют мусор и всасывают влагу из трюмов. Более того, выползая из ржавых судовых корпусов, проворные хоботки потребляют любую дрейфующую органику и выделяют метаболиты. Перифитон и сплетает суда в единое целое, типа грибницы, имя которой – Петронезия. Это я по телику видел, так что не совру. И хотя между бортами стоячих голландцев видны полоски воды и даже целые каналы, Минздрав не рекомендует купаться, ведь метаболиты нанопластика весьма токсичны. Вода в каналах покрыта пеной, в которой плавает что-то похожее на бездокументные трупы. Через несколько часов бездокументные пловцы рассосутся, так что полицейским некого будет искать. Поэтому они и не ищут.
Этот город застывших кораблей имеет лицензию на грязную и подлую жизнь. В открытом ганзейском городе Питере разрешено все, что не запрещено. То немногое, что не разрешено в ганзейском городе, цветет в Петронезии. Поэтому в Петронезии нет незаконных видов деятельности. И соответственно нет никаких видов полиции. Главное, чтобы Петронезия платила «роялти» городским властям, держала у себя людей, ведущих нездоровый образ жизни, и не лезла в другие более чистые районы.
Первоначальным населением Петронезии были люди, которые не могли предоставить справку о том, что «никогда не писал в чатах и интернет-форумах сообщения с националистическим содержанием». Потом туда стали сливать население из тех кварталов, которых равняли под строительство Сити. Пресса чуть ли не каждый день напоминает нам, социально слабым и хилым, что если не будешь вертеться, то окажешься в Петронезии, и там твоя жизнь будет продолжаться от ворот до ближайшего местного хищника. Сюда из иностранных туристов только экстремалы заходят с двумя-тремя охранниками, и то на пять минут.
Я встал около машины, положив одну руку на крышу, и сделал вид, что уверен в себе.
Теперь можно поозираться на местную публику, подмазанную багровым сиянием рекламных аэрозолей, которых свежий вечерний ветерок растаскивает во все стороны от Сити.
На богемные шарфы продавцов нацеплены глюкеры – они, как жуки, шевелят ножками нейроконнекторов. К лацканам пришпилены блестящие кристаллы психопроцессоров. В пригоршнях, как снежинки, лежат софтинки. Голографические проекторы, встроенные в очки продавцов, выдают заставки игр. Наслаждайся, оттягивайся и откидывайся за гроши – на весь этот игровой софт действует лицензия «Demo-version». Наверное, по схожей лицензии Ост-Индская компания ввозила опиум в Китай.