Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая

Безелянский Юрий Николаевич

* * *

Всё представляю в блаженном тумане я:Статуи, арки, сады, цветники,Темные волны прекрасной реки…Раз начинаются воспоминания,Значит… А может быть, всё пустяки.…Вот вылезаю, как зверь из берлоги я,В холод Парижа, сутулый, больной…«Бедные люди» – пример тавтологии,Кем это сказано? Может быть, мной.

* * *

Рассказать обо всех мировых дураках,Что

судьбу человечества держат в руках?Рассказать обо всех мертвецах-подлецах,Что уходят в историю в светлых венцах?Для чего?Тишина под парижским мостом.И какое мне дело, что будет потом.

* * *

В громе ваших барабановЯ сторонкой проходил —В стадо золотых барановНе попал. Не угодил.А хотелось, не скрываю, —Слава, деньги и почет.В каторге я изнываю,Черным дням ведя подсчет.Сколько их еще до смерти —Три или четыре дня?Ну, а все-таки, поверьте,Вспомните и вы меня.

* * *

(Из стихотворения, посвященного Ирине Одоевцевой)

…Я даже вспоминать не смею,Какой прелестной ты былаС большой охапкою сирени,Вся в белом, в белых башмаках,Как за тобой струились тениИ ветра ласковый размахИграл твоими волосамиИ теребил твой черный бант…– Но объясни, что стало с намиИ отчего я эмигрант?

* * *

Звезды синеют. Деревья качаются.Вечер как вечер. Зима как зима.Всё прощено. Ничего не прощается.Музыка. Тьма.Все мы герои и все мы изменники,Всем, одинаково, верим словам.Что ж, дорогие мои современники,Весело вам?

* * *

Россия счастие. Россия свет.А, может быть, России вовсе нет.И над Невой закат не догорал,И Пушкин на снегу не умирал,И нет ни Петербурга, ни Кремля —Одни снега, снега, поля, поля…Россия тишина. Россия прах.А, может быть, Россия – только страх.Веревка, пуля, ледяная тьмаИ музыка, сводящая с ума.Веревка, пуля, каторжный рассветНад тем, чему названья в мире нет.

* * *

Теперь тебя не уничтожат,Как тот безумный вождь мечтал.Судьба поможет, Бог поможет,Но – русский человек устал…Устал страдать, устал гордиться,Валя куда-то напролом.Пора забвеньем насладиться,А может быть, – пора на слом……И ничему не возродитьсяНи под серпом, ни под орлом!

* * *

Пускай царапают, смеются,Я к этому привык давно.Мне счастье поднеси на блюдце —Я выброшу его в окно.Стихи и звезды остаются,А остальное – всё равно!..

2. Эмигранты поневоле

Что такое поневоле? Согласно словарю, вопреки желанию, независимо от него. Просто революционные события в России застали кое-кого за пределами России, возвращаться было опасно, они там и остались. Эмигранты поневоле. Остановимся лишь на двух – на Леониде Андрееве и Игоре Северянине. Первого революция застала в Финляндии, другого – в Эстонии. На финской и эстонской земле оба писателя нашли покой.

Леонид Андреев кричал: «Верните Россию!»

Леонид Николаевич Андреев (1871, Орел – 1919, деревня Нейвала близ Мустамяки, Финляндия. В 1956 году его прах перезахоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища в Ленинграде). Прозаик, драматург, публицист.

Построил дачу в Финляндии, знакомым сказал: «Юга не люблю, север – другое дело! Там нет этого бессмысленного веселого солнца».

Корней Чуковский писал об Андрееве: «…тяготение к огромному, великолепному, пышному сказывалось у него на каждом шагу. Гиперболическому стилю его книг соответствовал гиперболический стиль его жизни. Недаром Репин назвал его “герцог Лоренцо”. Жить бы ему в раззолоченном замке, гулять по роскошным коврам в сопровождении блистательной свиты. Как величаво являлся он гостям на широкой, торжественной лестнице, ведущей из кабинета в столовую! Если бы в ту пору где-нибудь грянула музыка, это не показалось бы странным».

Георгий Чулков в воспоминаниях «Годы странствий» подчеркивал еще одну черту Леонида Андреева – «он был русским скитальцем… был сыном своего времени, он был весь в предчувствии катастрофы».

В моей книге о писателях Серебряного века он представлен так.

«Большая Советская энциклопедия (БСЭ) в 1950 году писала о Леониде Андрееве: «Развивая традиции Достоевского, Андреев как писатель шел к изображению патологической психологии, инстинктов и раздвоения сознания. Для драматургии Андреева характерны крайний схематизм, трескучая риторика, фантастика кошмаров и ужасов… Типичный представитель реакционно-идеалистической упадочной литературы».

Вот так наотмашь! Советскому читателю, мол, Леонид Андреев и вовсе не нужен. «Упадочная литература». Правда, позднее все ярлыки с Андреева сняли и именовали его просто: русский писатель.

Так в чем «упадочность»? Корней Чуковский вспоминает, как Леонид Андреев любил закатывать монологи о смерти: «То была его любимая тема. Слово “Смерть” он произносил особенно – очень выпукло и чувственно: смерть, как некоторые сластолюбцы – слово “женщина”. Тут у Андреева был великий талант: он умел бояться смерти, как никто. Тут было истинное его призвание: испытывать смертельный отчаянный ужас. Этот ужас чувствуется во всех его книгах…».

Лев Толстой добродушно-насмешливо говорил про Леонида Андреева: «Он пугает, а мне не страшно».

Иннокентий Анненский в «Книге отражений» отмечал: «Русский писатель, если только тянет его к себе бездна души, не может более уйти от обаяния карамазовщины…». И далее Анненский писал: «У Леонида Андреева нет анализов. Его мысли, как большие сны, выпуклы: иногда они даже давят, принимая вид физической работы…».

Сам Леонид Андреев признавался: “Пишу я трудно. Перья кажутся мне неудобными, процесс письма – слишком медленным… мысли у меня мечутся, точно галки на пожаре, я скоро устаю ловить их и строить в необходимый порядок…”