Отель «Рай»
Шрифт:
Михаил присел рядом со мной.
— Пойдемте, я помогу вам дойти. Зачем пацана нервировать…
— Скажите, Михаил, а вы не еврей, случайно? — заплетающимся языком пробормотала я.
— Нет. Я — чистокровный русский. Из хитрых калужских крестьян. А неужели я на еврея похож?
— Нет, не похожи… просто тогда вы не представляете для меня интереса. И длинных волос у вас нет, — погладила я его по лысеющей голове и пьяно захихикала.
— Хватит бредить. Пошли, не позорьте честь российской женщины.
— Какой вы смешной, однако! Я буду звать вас Ми-Ми.
—
Он был очень сильный. Поднял меня как пушинку и, обняв за талию, повел к выходу с пляжа. Меня штормило, ноги вязли в песке. Выглядела я как последняя шаланда, полная кефали. Михаил уверенно волок меня к нашему бунгало.
— А вы, Михаил, случайно, не в курсе, может быть, в этом отеле предусмотрен пятизвездочный вытрезвитель? Это должно быть предусмотрено! Русским без вытрезвителя никак нельзя! Маэстро, а вы бывали в вытрезвителе? Ах да, вы же хворый, я забыла, вы же футболист и пловец…
— А я еще и поэт немножко. Стихи пишу, балуюсь… Вот прямо сейчас придумал для вас стихотворение.
Вы были утром так прекрасны, С походкой царского коня, Высоко поднятой главою Так удивили вы меня. Сейчас я вижу — опустились Вы в омут пагубный вина, Но ничего — наутро снова От вас свернется голова.Я поневоле засмеялась. Надо же, я еще умею смеяться.
— Какие смешные стихи! Спасибо, что не у меня свернется голова. А почему у меня походка коня, а не лошади?
— Но царские кони такие горделивые, покрыты красивой попоной, копытами стучат, как каблуками. Нет, здесь надо только про коня.
— Ладно, пусть конь. Все равно приятно. Кто-кто, конь в пальто.
— Вера, Вера… Эх, такое роскошное место — море, песок, пальмы, звезды… А ты расстраиваешься. Все же к лучшему, а если кто-то и предал, то неизвестно, кому повезло. Сейчас у вас состояние «нигредо», а потом оно перейдет в «альбедо». Там и до «рубедо» недалеко… Главное — трансформация, отсутствие застоя…
— Простите, Михаил, я вас совсем не понимаю… Это вы марки каких-то новых машин называете или что? — Мне совсем поплохело, земля кружилась и уплывала. — Миша, я, наверное, сейчас умру…
— Думаю, нет. Скорее всего, стошнит. Давайте двигаться побыстрее, чтобы успеть.
Миша оказался абсолютно прав. Он успел дотащить меня до номера, сгрузить, я вытолкала его за дверь, потому что обнялась с унитазом и предалась очищению. Только успела умыться, как вбежал запыхавшийся Ваня.
— Мам, ты что!!! Где ты была!!! Я думал, что ты умерла!!! Что с тобой? Ты пьяная? Ты плакала? — скороговоркой трещал он, сам почти плача.
— Ваня, можешь радоваться, Алеша нашел себе другую тетеньку… Так что мы не женимся и ты не состоишь у него на службе осведомителем…
Ваня обнял меня длинными руками, крепко прижался худеньким тельцем и горячо зашептал в ухо:
— Мам, мне тебя очень жалко, конечно… Я так рад! Я так рад! Прости, мама. Я понимаю, что тебе очень больно, но это пройдет, вот увидишь! Я все это время притворялся. Алеша мне всегда так не нравился. Я притворялся только ради тебя! Думал, что ты с ним будешь счастлива, а я потерплю ради тебя.
— Бедный мой!.. А я думала, что вы подружились, что у вас мужская солидарность…
— Алеша — злой. Он только прикидывается добрым. Вот мама у него добрая, хотя и прикидывается злой. Наверное, специально, чтобы его перевоспитать. Алеша всех ненавидит, весь мир, и меня тоже! Когда ты не видишь, он орет на меня и обзывает, причем очень обидно! А однажды даже больно стукнул, ремнем. Просто я тебе не рассказывал ничего. Он гад!
— Прости меня, мой мальчик. Прости… Если бы я знала!
Я обняла сына и зарылась носом в его волосы. Они пахли молоком и солнцем, это был родной запах.
— Я никому не дам тебя в обиду, — прошептала я.
— А я тебя тоже никому не дам, я тебя спасу, — тихонько ответил Ваня, крепко-крепко обнимая меня за шею.
Я еще немного поплакала, приняла ванну, и мы с Ваней уснули. Во сне Ваня стонал и вздрагивал. Так кончился этот ужасный для меня день отдыха в раю.
…Потом много чего было — я как-то продержалась до конца срока. Больше не пила, много плавала в море, ходила в спортивный зал, играла в боулинг, посещала все анимационные мероприятия и аэробику, ездила на традиционный турецкий рафтинг. Я изо всех сил старалась заполнить чем-нибудь время, чтобы ни о чем не думать. Только очень жалела, что в отеле нельзя сделать лоботомию, чтобы убрать все остатки эмоций.
Моя душа окаменела. Алеша мне не звонил.
Ленчик дежурно со мной заигрывал, а все остальные в компании смотрели на меня как на несчастное животное, которое откармливают, перед тем как поведут на забой. Я изо всех сил старалась избегать каких-либо разговоров по душам, ограничиваясь нейтральной, пустой болтовней.
С Михаилом мы иногда переглядывались. Он каждый день катался с Ваней с горок, о чем-то оживленно беседовал, играл с ним и его приятелями в бассейне. Видимо, я тогда очень напугала его своим видом, но со временем он стал чаще мне улыбаться и однажды вечером пригласил на танец. Вот это был танец! Мы понимали друг друга с полужеста и разыграли целый спектакль. Это была смесь диско, танго, лезгинки, цыганочки и еще каких-то импровизаций. Нам аплодировали целую минуту!
Я так давно не танцевала — Алеша не любил танцевать, поэтому мне танцевать не приходилось. Но танцевать — так здорово! Душа поет в танце! Я почувствовала жизнь и свободу, упоительную свободу от каких-либо обязательств перед Алешей! Может, мне изменить ему с Михаилом?
После танцевального марафона мы, запыхавшись, отошли в прохладу кондиционированного бара и принялись жадно хлебать воду. Мы посматривали друг на друга и хохотали. Ура! Я могу даже хохотать. Значит, я живая и не все потеряно!