Отель сокровенных желаний
Шрифт:
– Надо срочно вызвать «Скорую»… – начала помощница Вика, но Прасагов проскрипел:
– Никакой «Скорой»… Сердце немного прихватило… У меня нитроглицерин во внутреннем кармане пальто…
Ярослав первым отреагировал на его слова, извлек тюбик, вынул таблетку и положил Прасагову под язык. Надо же, ведь от чего-то подобного страдала его, Ярослава, бабушка… А олигарх казался крепким и цветущим мужчиной. Внешность, как выходило, была обманчива. Как, впрочем, и надежда на то, что заказ на восстановление «Петрополиса»
Михаилу Георгиевичу на глазах полегчало.
– Все в порядке, все в порядке, – прошептал он и попытался подняться, однако это вышло у него плохо, поэтому он остался сидеть на грязном полу.
– Не ведал я, что информация о реальном положении вещей приведет к такой бурной реакции! – произнес князь Степа, и Ярослав уловил в его голосе нотки раскаяния.
Прасагов, даже не глядя в его сторону, отрывисто сказал:
– Что же, ты обошел меня, Стивен, и я это признаю. Однако покуда я выплачиваю кредит, отель мой! И я и впредь буду выплачивать его, об этом волноваться не приходится. И попробуй только самовольно изменить условия кредита, я тебя засужу!
– Не сомневаюсь, – заявил со смешком тот. – Однако я не подлец и требовать с тебя единовременной выплаты всей суммы не намерен…
Прасагов, кряхтя, предпринял новую попытку встать на ноги, и она увенчалась успехом. Так как держался он еще не вполне уверенно, князь пытался было подхватить его под руку, но олигарх довольно грубо оттолкнул Стивена.
– Сам справлюсь, сам! – заявил он. – Прасаговы всегда сами справлялись! Им ничья помощь не требовалась и не требуется!
Затем, уставившись на Ярослава, который чувствовал себя не вполне комфортно, заявил:
– Поздравляю, вы стали свидетелем семейной, так сказать, сцены! Я же обещал вам поведать историю, которая когда-то положила начало «Петрополису», а также массе других событий, ограничусь кратким вариантом. На закате правления государя Александра Третьего прадед мой, Харитон Евстратович Прасагов, влюбился в княжну Марью Петровну Захарьину-Кошкину…
– Не влюбился, а влюбил в себя несчастную мою прабабку… – ввернул князь, но олигарх сделал вид, что не заметил реплики.
– А тут надо знать, что Прасаговы были до освобождения крестьян крепостными княжеского семейства. И отец моего прадеда батрачил на прадеда нашего гламурного князька…
Он весьма неучтиво ткнул локтем в сторону Кошкина.
– Да, кому-то вершки, а кому-то и корешки, – заметил тот со вздохом. – Кто-то, как я сейчас, хозяин жизни, а кто-то, как ты, Миша, гнущий спину холоп! Как видишь, за сто тридцать без малого лет ничего особо не изменилось! И вообще, ты утаиваешь массу важных деталей. Например, то, как Харитон, которому было далеко за двадцать, соблазнил мою несчастную несовершеннолетнюю еще прабабку. Сейчас бы ему вкатали на полную катушку и отправили бы за растление малолетних в места не столь отдаленные, а тогда…
– По имеющимся у меня сведениям, это княжна Марья втюрилась в Харитона, как налакавшаяся валерьянки кошка, – отчеканил олигарх. – И для того времени она вообще-то уже в девках засиделась – почти восемнадцать, а ни женихов, ни ухажеров! А все дело в старом князе, самодуре и домашнем тиране. Все остальные дети, в том числе его столь любимые старшие сыновья, все друг за другом от излишеств и извращения скончались…
Князь взвился:
– Нет, ты представляешь нас как семейство мутантов! Один мой предок умер в младенчестве, другой – в отрочестве, третий юноша погиб на идиотской дуэли, а четвертый скончался накануне свадьбы от… от болезни… От чахотки!
– От сифилиса! – заявил безапелляционно Прасагов. – Вернее, от осложнений, вызванных сей незамысловатой болезнью в нежном организме юного князька. Так и получилось, что прямых наследников по мужской линии у старинного рода не осталось. Сам-то князь раньше тоже охотно гулял по чужим женам, а вот своя-то померла, рожая последнего ребенка, тоже девочку, которая отдала богу душу вместе с несчастной матерью, на тот момент едва ли не сорокалетней. В то время подобные поздние роды были всегда чреваты…
Откуда-то снаружи донесся непонятный шум.
Явно оклемавшись, Прасагов пересек комнату, подошел к окну и произнес:
– Гм, такое впечатление, что там кто-то шастает… Не хватало еще, чтобы снова наркоманы или сатанисты активизировались…
– Жанна, иди проверь! – отдал приказание князь, и дама в черном направилась к выходу, но олигарх осадил ее: – Вы, ваше княжеское сиятельство, здесь гость. И ваши обе дамы тоже! Так что без моего приказания никто никуда ходить не будет!
Снаружи снова донесся шум, и олигарх милостиво изрек:
– Хорошо, иди проверь, однако никакой ненужной силы! Если непрошеный гость – спугнуть и не более того! Мне заголовки в желтых газетенках не нужны! В особенности в твоих!
Он посмотрел на князя, а тот с миной оскорбленной добродетели развел руками:
– А что я? Разве я имею отношение к информационной политике принадлежащих мне СМИ?
– Конечно же нет, – заявил ядовито Прасагов. – Понятно, что пишут все, что хотят. Кстати, как ты умудрился быть владельцем этих мерзких бульварных листков? Ты же у нас американец…
– Кто тебе такое сказал? – произнес Кошкин. – Еще с конца прошлого года я российский гражданин! Так же, как мои деды и прадеды!
Прасагов хмыкнул, смерил князька презрительным взглядом и сказал:
– Наш пострел везде поспел. Однако, так и быть, вернемся к этому самому прадеду. Точнее, к твоей прабабке, несчастной княжне Марье. Старый князь, сущий монстр, отыгрывался на единственной оставшейся в живых дочке по полной программе, в основном, конечно, за то, что она именно дочка, а не сын, как будто бедняжка была в этом виновата!