Отель
Шрифт:
– Ты, возможно, ее полюбил.
– …
Она так легко произнесла «полюбил», словно я сделал в ее присутствии что-то обыденное, обыкновенное, воспроизвел перед ней то, что я уже делал много раз. Она сказала это слово так просто, словно я только что повторил на полотне ее портрет, а затем написал натюрморт – три яблока на снегу, среди которых одно надкушенное.
Словно я кричал во все горло четыре года, что я так сильно Луизу люблю, а сейчас повторил те же самые слова, но только шепотом, и эта женщина мне поверила.
– Тебе когда
– На следующей неделе. Мне будет вас не хватать.
– Возвращайся, Жаклин. Привези побольше миндального печенья. Сказать по секрету, мы наведываемся к тебе в гости большей частью из-за него.
– Я знаю, Луиза любит миндаль.
– Тетя Жаклин… Мишель зовет вас с папой выпить с нами молока.
– В другой раз, – произнесла женщина, сотканная из крупиц льда, а затем она нас покинула.
– Андреа, ты слышал, что твоя дочурка мне только что сказала?
Мишель, как всегда, был полон сил, энергии и в бодром расположении духа. Откуда он черпает столько сил?
– Нет, что?
– Она сказала, что я – якобы часть ее души.
– А что здесь удивительного? – осушив до дна стакан теплого коровьего молока, спросил я. На губах остался довольно сладкий привкус.
«Город одной улицы» – так называли это место путешественники, которым посчастливилось побывать в наших краях.
До Ниццы было рукой подать, не больше двенадцати километров, но горная серпантинная дорога отнимала больше часа, тем самым ограждая наш маленький цветущий городок от залетных птиц. Сюда невозможно было попасть случайно. В Канны, Антиб, Кань-сюр-Мер – да, пожалуйста. Но только не в Сен-Поль-де-Ванс. Этот средневековый городок, расположенный на холме, можно было увидеть издалека, находясь в некоторых не самых туристических районах Ниццы. Но чтобы попасть в нашу местность, нужно было знать особую тропу.
Что меня изначально привлекло в Сен-Поль-де-Вансе, так это неспешная, размеренная жизнь его обитателей. Этот медленный, прогулочный шаг. Людям некуда бежать, они не спешат жить, как парижане, а, напротив, казалось, замедляют жизнь. Чтобы научиться ходить, как они, мне нужно было прожить здесь два года. После этого я перестал куда-то вечно нестись, спотыкаться о камни, а научился просто прогуливаться, наслаждаясь теплым горным ветром и самыми непередаваемыми запахами.
– Жаклин уезжает в Париж? – спросила меня Луиза, когда мы возвращались из пекарни домой.
– Уезжает.
– А дядя Мишель мне сказал, что Жаклин – плохая, она никого не любит, кроме себя.
– Любить только себя – это черта эгоистов, Луиза. Это склад человеческой натуры такой. Но совсем не значит, что человек плохой, если он самовлюбленный. Мишель хотел сказать, что она другая – не такая, как мы. В основном, зацикленный на себе человек видит мир достаточно узко.
– А я – эгоист? – спросила она.
– Нет, но если ты научишься себя любить, то в этом не будет ничего дурного.
– А как же узкий мир?
– Ну, как посмотреть!
Вот куплю я два мороженых – одно тебе, а другое – соседскому мальчишке Жану, который все зовет тебя показать свои пластинки и огород. Ты съешь все мороженое сама, насладившись им до конца, а он отнесет его домой и разделит между своими братьями. Ибо так его научили родители – делить единственный брикет мороженого на троих, если в доме детей трое, а мороженое – одно.
Воспитывать любовь к себе – это значит, не делить свое мороженое на количество присутствующих в доме, а съесть его самому.
– Но ведь другие останутся голодными.
– А ты будешь сыта.
– Но остальные тоже хотят его.
– Эгоисты не видят, кроме себя, никого. Они всегда сыты, но в большинстве своем одиноки. Мда… Сдается мне, что эгоистку из тебя не получится сделать.
– Тетя Жаклин не видит меня?
– Нет, видит, конечно, но не так хорошо, как себя.
– У нее плохо со зрением? Может, ей лучше носить очки в моем присутствии?
– Думаю, они ей не помогут.
– Она ведь тоже одинока, как и другие эгоисты?
– Тоже.
– А ты тоже эгоист?
– Нет.
– А почему ты тогда одинокий?
– Я не одинокий, Луиза. У меня есть ты. Одинока Жаклин, у нее тебя нет.
– Почему она тогда так добра к нам, если она одинокая и не имеет совсем никого?
– Может быть, ей кажется, что она имеет нас?
Я говорил с Луизой как со взрослым человеком, и, пожалуй, она многое понимала из моих слов и запоминала практически все.
– А дядя Поль – эгоист?
– Нет. Поль – недолюбленный бедный ребенок, который всю свою любовь отдал родной дочери. Вот она стала эгоистом от переизбытка его любви.
– Если ты будешь меня так сильно любить, как дядя Поль – свою дочь, то и я стану эгоистом?
– Вполне возможно.
– Значит, тетю Жаклин очень сильно в детстве любили?
– Вероятно, да. Она мне не говорила.
– А ты спросишь у нее, когда она вернется?
– Спрошу.
Мы зашли в отель и поприветствовали хозяина.
– Можете забирать постельное белье, – напомнил нам он.
– Спасибо, Поль.
– Ты понял насчет картины, Андреа? Я жду. У Поля Ру было две слабости в жизни.
Одна – коллекционировать картины современных художников, не важно, знаменитых или нет. Нередко повелители кисти расплачивались за стол и кров в его отеле своими работами. Поль с радостью принимал к оплате их творения. Второй слабостью этого большого несокрушимого человека была его дочь Фредерика.
Он, как и я, был отцом-одиночкой. Его жена умерла в родах шестнадцать лет назад, оставив ему предсмертный подарок – маленькую Фредерику, квакающую, как Луиза четыре года назад.