Отгадай или умри
Шрифт:
Кто? Зачем? Почему уничтожены эти, а не другие? Как безвинный Фогель оказался в магазине по продаже валенок? Почему, наконец, до сих пор дышит этот Фогель?
Кишка тонка, господин Тополянский? Слабо, следопытик?
Пора, пожалуй! «Мастурбация» доставила искомое удовольствие и подготовила к самому главному, самому мощному и сладкому «оргазму» в его жизни. Какие там Дора с Норой! Его ждет экстаз посильнее: апофеоз реализованной воли. Тридцать лет из своих сорока семи он посвятил восхождению к той вершине, с которой можно было наконец ринуться в прорву ослепительно счастливой и радостной мести, будучи полностью свободным в выборе
Мог ли раньше, намного раньше? Конечно же, мог. Давным-давно, когда вышел на теневое сотрудничество с осташковскими, сделался их мозгом, их стратегом, оставаясь для всех простым офицером. Или позже, когда организовал поставки в Москву электроприборов с местного оборонного завода, купаясь в деньгах. Или в 90-е, когда делал карьеру в органах, имея неограниченные личные финансы и засекреченный штат агентов – от стукачей до киллеров. Не говоря уж о первых годах нового века, когда дружба с Володей Лушиным подбросила его в те политические сферы и на ту ступень спецслужбы, с высоты которой гордо озираешь окрестности державы, почти уже твоей.
Нет, тогда было не время. Только абсолютное тайное всевластие, о котором мечтал и к которому шел с остервенелой неуклонностью, позволяло сотворить задуманное много-много лет назад в безупречной режиссуре, в полной для себя безопасности, неторопливо упиваясь процессом воплощения жестокой, но праведной идеи.
Он был исключительно умен, дьявольски талантлив, и он умел ждать. И он дождался.
– Ну что, готовим кульминацию? – с легкой торжественностью в голосе произнес Федор Захарович, поглядев на «сладкую парочку» с лукавой полуулыбкой.
Пат и Паташон ответили ему почтительными взорами, исполненными равно покорности и подобающего недоумения. Они и впрямь могли только смутно догадываться о целях и задачах, которые преследовал шеф, отдавая почти невыполнимые, перенасыщенные мокрухой приказы. Но эти их догадки были на самом деле далеки от истины. Впрочем, двум матерым убийцам, беспрекословным реализаторам хозяйских замыслов и схем, было по большому счету наплевать, зачем и почему. Сделать все чисто и получить на кодированные счета очередные кругленькие суммы – этим в основном исчерпывались их интересы в рамках каждой конкретной операции.
– Послезавтра, к полуночи, привезете в бункер Клеточника. – Мудрик сделал театральную паузу. – Следователя этого, Тополянского, не убивать. Только покалечить. Где-то до первой группы инвалидности. Ну, там, шейные позвонки подправить или еще чего.
Пат и Паташон изо всех сил постарались не выдать удивления. Однако удивиться было чему. Клеточник-то ладно! Но вот старшему следователю-важняку шею свернуть – это вам не лобио кушать, это посерьезней задачка, чем все предыдущие, вместе взятые.
– Вопросик позвольте, Хозяин? – Пат знал, что Федор Захарович по-прежнему тешится этим почтительным «хозяин», хотя давно уже является таковым для многих сильных мира сего – что там подручный киллер? – А с тем рослым мальчиком, который при нем, как быть, если подвернется?
– Мнэ одной каланчи в поле зрэния вполнэ достаточно! – недвусмысленно произнес Мудрик, подражая сталинскому акценту: любил иногда поерничать на такой манер. – Впрочем, я дам команду, а пока пусть побэгает. Нэ к спеху. – Дальше тон его стал серьезным: – Можете поручить Толику Седому и его команде. Работа и хороший гонорар отвлекают от грустных воспоминаний. Или сами… И еще: туда же привезете вот его… –
Глава 2
То, чего не могло случиться
«А вот это уже совсем серьезно, – размышлял Тополянский, сидя на переднем сиденье рядом с Рустамчиком, гнавшим назад, на конспиративную квартиру. – Серьезней не бывало».
Труп торговца магазина «Рабочая одежда» Артемия Викторовича Прижогина увезли после тщательного осмотра места преступления. На этот раз – никаких бутылок и энциклопедий. Свидетеля банально задушили, предварительно прыснув ему в лицо нервно-паралитический газ. Баллончик демонстративно валялся в углу комнаты. Никаких отпечатков, кроме прижогинских, никаких вещдоков, как и по всем предыдущим убийствам.
Мертвых оперативников обнаружили, осмотрели и транспортировали в пластиковых мешках еще раньше. Причем, если со Стасом Ивановым все было более или менее ясно – снайперский выстрел в глаз с верхнего пролета лестничной клетки, то причину мгновенной смерти Торопова еще предстояло выяснить.
И все это за каких-то три часа!
Замолк навеки первый реальный, только что живой свидетель, видевший воочию то ли Фогеля в роли преступника, то ли кого-то из исполнителей этого кровавого действа. А конца ему не видно и смысл его все так же загадочен и смутен, каким представлялся с первых сцен. Но теперь… теперь убийцы переступили ту границу, за которой череда вроде бы чисто уголовных деяний дополнялась преступлениями еще более наглыми и вызывающими. Осознанно и целенаправленно были уничтожены агенты правоохранительной службы, сотрудники прокуратуры. Убийцы сработали сверхоперативно. Они не могли не знать, что эти двое, Иванов и Торопов, находились при исполнении. Более того, их с Вадиком разговоры прослушиваются и решения о ликвидации принимаются в какие-то минуты.
«Их отследили, как дилетантов, – рассуждал Тополянский. – То есть в операции (назовем ее условно операция «Кроссворд») задействованы суперпрофессиональные ликвидаторы, оснащенные сверхмощной аппаратурой прослушивания, да еще и с лицензией на убийство. Теперь ни малейших сомнений: Фогель здесь ни при чем. Он никак не мог влиять на события. Стало быть, Прижогина убрали, чтобы тот своими показаниями не снял последние подозрения с Ефима Романовича, не опознав в нем покупателя валенок. Грим, парик, искусство визажиста – вот вам и Фогель в магазине… Но Прижогин мог и усомниться. Ну и что? Это повод убрать? Да еще отягощая содеянное устранением двух оперов МУРа?»
Завтра в полдень Алексея Анисимовича ждал с докладом лично зам генпрокурора. Никогда еще Тополянский не был хуже готов к отчету, чем сейчас. Он впервые, да, пожалуй, впервые за долгую практику, чувствовал себя не просто обескураженным, но раздавленным обстоятельствами дела. Он впервые не понимал ни мотивов, ни механизма, ни, тем более, заказчика этой череды преступлений. И если формальная логика приводила к выводу, что со всем этим как-то связан Мудрик и его люди, то здравый смысл отказывался принять причастность столь высокосидящего и могущественного человека к такой витиеватой, многозвенной цепочке убийств вокруг жалкого, политически и физически немощного человечка. Простого человечка, на которого выпал прихотливый жребий судьбы.