Отказать Пигмалиону

Миронина Наталия

– Пороть математика! – орал отец.

Через пару месяцев Вадим, катаясь на коньках на Патриарших прудах, выпил водки. Как он дошел домой, который находился буквально через дорогу, он не помнил. Дверь ему открыла Галина Леонтьевна, домработница, которая приходила каждые два дня. Увидев Вадима, она сразу все поняла и принялась спасать парня. Вода в большом количестве, чай и лимон, по ее мнению, должны были замаскировать преступление. Но не тут-то было! Мимо Варвары Сергеевны и таракан бы не пробежал!

– Так, или ответишь, где и с кем ты пил водку, или мы тебя переводим в обычную школу, на класс ниже! И никаких карманных денег! – железным тоном выговаривала Варвара Сергеевна.

Вадиму же было так плохо, что он даже не мог отвечать. Его мутило, в глазах было темно. Ему хотелось, чтобы

мать погасила свет, который бил ему в глаза, перестала метаться по комнате и присела рядом с ним. Он сам уже жалел, что, набегавшись с клюшкой в компании одноклассников и победив в стихийном хоккейном матче, подстегиваемый другими, хлебнул какой-то дряни. Ничего приятного он не ощутил. После игры было жарко, сердце почти выпрыгивало, а тут еще обжигающее пищевод пойло. Потом стало совсем дурно. Матери это все объяснить было невозможно. Она была непреклонна в своем гневе. Ей было важно, чтобы сын запомнил это состояние и эту выволочку, как запоминает неприятные ощущения собака академика Павлова. Поздно вечером приехал отец. Вадим слышал, как мать что-то ему рассказывала, как отец что-то резко отвечал. Последними словами, которые уже сквозь сон донеслись до Вадима, были слова отца:

– Вот дураки, пьют черт знает что! Нет чтобы нашу, «пшеничную».

Утром Алексей Владимирович, глядя на зеленое лицо сына, улыбнулся:

– Вадим, ты ерундой не занимайся. И сам себе жизнь испортишь, и нас с матерью в гроб вгонишь. У нас, кроме вас, ведь никого нет.

Если бы эти слова вчера произнесла мать! Вадим посмотрел на осунувшееся лицо отца, на его жестко накрахмаленную рубашку, на его часы, обычно лежащие на скатерти, около масленки. Руки отца, державшие свежую газету, были чистыми, этой его способности – читать свежую прессу и не испачкаться типографской краской – Вадим не переставал удивляться. Отец был какой-то правильный, четкий, ясный, как грамотно выстроенное алгебраическое уравнение. Вопрос с алкоголем был закрыт для Вадима раз и навсегда.

Третья неприятность случилась весной, уже почти в конце восьмого класса. К этому времени внешность Вадима претерпела изменения – он вырос, темные глаза стали еще больше, ресницы вокруг них были невероятно длинные и густые, темные усики скрыли пухлую верхнюю губу. Учительница по литературе однажды вслух произнесла, что он похож на Лермонтова. Класс засмеялся, Вадим смутился и с этих пор стал садиться подальше от учительского стола. Привлекать к себе внимание он не любил. С последней парты Вадим мог спокойно наблюдать за одноклассниками, делал он это внимательно, но без особого желания поучаствовать в школьной жизни. Девочки, видные, красивые, обходили его стороной – он был слишком серьезен, легко смущался, и не было в нем той легкости, которая обеспечивала иным популярность, – его младший брат пользовался у одноклассниц Вадима успехом. Старшего брата это не огорчало – ни одна из девочек класса ему не нравилась. Вадиму сложно было влюбиться в тех, кого он знал почти вечность, в тех, чье взросление со всеми промахами и неловкими коллизиями происходило на его глазах. Он предпочел бы тайну, загадку, а с этими девочками он так за восемь лет сроднился, что роман с одноклассницей казался ему сущей нелепостью. Впрочем, на улице он стал внимателен – красивые женские лица, аппетитные фигурки, яркая одежда, вызывающие жесты – все, что волнует юношу шестнадцати лет, все это его трогало, но волнение это внешне никак пока не проявлялось – стеснительность перебороть он не мог. Оставалось ждать ту, которая сделает первый шаг.

Иногда, наблюдая за отношениями родителей, он с необычной для своего возраста серьезностью задавался вопросом: «Какая у меня будет семья?» Удивительно, не думая о любви, Вадим думал о семье, о том, к чему любовь, по его мнению, должна была обязательно привести. Предаваясь неизбежным подростковым размышлениям о «взрослых» чувствах, он не переставал удивляться тому чудесному преображению, которому подвергается влюбленный – человек, прежде незнакомый, за очень короткое время становится близким и родным. Для Вадима, не способного на скорые привязанности, это было загадкой из загадок.

Предрасположенность к любви – это прежде всего обстоятельства. Апрельский вечер Вадим запомнил из-за запаха.

В тот день он в квартире остался один – Варвара Сергеевна с младшими детьми была в гостях, отец – в командировке. Другой бы сбежал на Патриаршие, в компанию ребят, Вадим же остался дома. Он сделал домашнее задание, а когда встал из-за стола, над старыми липами Большой Бронной уже висели светлые весенние сумерки. Вадим распахнул окно, и в комнату проник холод – свежий, пахнущий землей, сырыми ветвями и почками. Дом напротив уже почти скрылся в мелком зеленом мареве, звуки были гулкими, улицы – оживленными. Пустая квартира показалась Вадиму неприкаянной, и он впервые в жизни пожалел, что не пошел в гости вместе с матерью. Два разных чувства завладели им – чувство жалости к себе и томление, предчувствие, желание чего-то таинственного, такого, чего он никогда еще не испытывал и что вот-вот должно с ним случиться. Вадим попытался отвлечься, но не получалось. Он прошелся по комнатам – это был его дом, но чувства «родного гнезда» оказалось недостаточно. Должно же быть в его жизни что-то еще, чем владеть будет только он. Сидя на подоконнике, Вадим смотрел на весеннюю улицу. Вопросы, стучавшиеся в его душу, ответа пока не имели, но он уже точно знал одно – в такие вечера кто-то должен быть рядом с ним. Для Вадима заканчивалось время одиночества.

То, что старший сын влюбился, Варвара Сергеевна поняла по тому, как Вадим стал собираться в школу. Поскольку это была третья и самая серьезная неприятность, которая случилась в этом году, мать принимала меры по усилению контроля, а Вадим тем временем сам наглаживал брюки, придирчиво выбирал рубашки, чистил по два раза на дню обувь, копил карманные деньги, складывая их в большую карандашницу на письменном столе. Когда сумма набиралась приличная, он надевал свои самые любимые джинсы, яркий свитер и исчезал со словами: «Я буду поздно!» Приезжал он действительно поздно, но, как ни принюхивалась Варвара Сергеевна, спиртным от него не пахло. Вид у него был смущенный, радостно-рассеянный, он запирался в своей комнате с телефоном и потом еще полночи с кем-то разговаривал.

Однажды, возвращаясь из магазина, Варвара Сергеевна наконец увидела Вадима с пухленькой девушкой. Девушка была как солнце и луна одновременно – миленькая пепельная блондинка. Веснушки, рассыпанные по лицу, странно контрастировали с холодным цветом волос и вместе с тем делали девушку очень симпатичной. Складывалось впечатление, что она все время проводит на солнце, на берегу моря. Солнце оставило ей веснушки, а ветер и море выбелили волосы. Впрочем, Варваре Сергеевне в момент встречи необходимо было решить две проблемы – превратиться в невидимку и как следует рассмотреть, во что одета девушка. Последнее было очень важно. «Да, туфельки чешские, дешевые. Интересно, кто это?» – завернув в последний момент за угол, отметила Варвара Сергеевна. Она была недовольна. Ее сын выглядел модно (откуда только взялся вкус), ярко. Было видно сразу, что мальчик – непрост. Впрочем, больше всего поразило мать поведение Вадима. Он шел, приобняв девушку, и что-то оживленно говорил. «Дома или в гостях слова не вытащишь, а тут вон…» – подумала Варвара Сергеевна. Девушка, как ей показалось, снисходительно улыбалась.

– Кто это был с тобой? – не удержалась она вечером, когда Вадим в задумчивости пил чай.

– Где?

– На Бронной.

– Ты нас видела?

От слова «нас» мать передернуло.

– Случайно.

– А почему не подошла?

– Не хотела смущать.

– А ты бы не смутила. Что особенного?

– И кто эта девушка?

– Из двадцатьчетверки.

– Из двадцать четвертой школы? – Варвара Сергеевна была неприятно удивлена. В этой школе учились «обычные» дети.

– Да, тоже из восьмого.

– А живет она где?

– На Китай-городе, точнее в Котельниках.

– Да? – всей своей интонацией Варвара Сергеевна дала понять, что она слегка разочарована.

– Ага, в высотке.

Варвара Сергеевна навострила ушки.

– Вот как?! – Теперь интонация выражала заинтересованность. – А как ее фамилия?

– Мам, ну зачем тебе?

– Что такого странного ты находишь в моем вопросе?

– Да ничего. – Вадим допил чай и, уже выходя из столовой, бросил: – Бадрова. Зовут Галя.