Откровение
Шрифт:
Грохот, крики, удары, на белоснежный песок медленно осели, колыхаясь в воздухе, белоснежные хитоны. Огненные мечи, коснувшись земли, превращались в тени, проседали вглубь, и снова песок был безмятежно чистым.
Он обернулся, все еще озверелый, с колотящимся бешено сердцем. Железная фигура в могучем взмахе взметнула над головой тело Михаила, ударила оземь с такой силой, что в стороны брызнули длинные струи огня, а белая хламида разлетелась на лохмотья. Тело Рафаила уже расплывалось, Олег успел увидеть только разрубленную голову и грудь. Зу-л-Факар разрубил
Томас хрипел, пошатывался, хватался за грудь. Из разбитого рта текла кровь, на правой щеке пламенела широкая ссадина.
— Ого, — выдохнул Олег, — Томас.... уф... а ты выглядишь просто замечательно. Как будто по тебе проскакала ваша знаменитая тяжелая конница. Рыцарская конница! У каждого коня задница в сто пудов весом.
— Иди ты, — ответил Томас, он дышал тяжело, сплевывал кровь, железо доспехов погнулось, в трещины набилась грязь, на щеке из ссадины выступили крупные капли крови.
— Куда?
— Я не сказал куда, — огрызнулся Томас, — и не дождешься, чтобы я сказал такое в святом месте. Но ты знаешь, куда бы я послал, так что иди!
— А как ты уцелел? Голова, понятно, чугунная, лоб медный... но остальное...
Томас отмахнулся с небрежностью, но в глазах блеснули гордые огоньки:
— Я ж катился, цеплялся за камни... А внизу вцепился в шерсть на пузе первой же зверюки. Престол хоть и завопил как Полифем, но вынес, даже не отстал.
— Первой же? — изумился Олег.
Его зеленые глаза мигом пробежали по вмятинам доспехов, трещинам, изучающе остановились на ссадине.
— Или второй, — ответил Томас досадливо. — Какая разница?
— Да вообще-то нет, — согласился Олег чересчур поспешно. Он снова оглядел помятые доспехи. — Может быть, лучше без них?
— И что же, пойду голым?
— Зачем голым? Я ж не голый.
Томас буркнул с неприязнью:
— Только язычники выставляют волосатую грудь на обозрение. Христиане должны выставлять свой несгибаемый дух! Ладно, я появился вовремя, верно?
— Спасибо.
— Все в долг, все в долг...
— Если идти сможешь, — сказал Олег, — что-то хромаешь как неподкованный бобер, то пора в хехалот.
Томас вопросительно посмотрел на Олега, опять какая-то гадость, слово-то мерзкое, а употребляет уже не первый раз. Олег серьезно объяснил:
— Вон тот дворец... Присмотрись, вон сияние!.. и есть хехалот. Там бесконечные залы, переходы, на пороге каждого — стража с крыльями. И не только с крыльями. Проверяют достоинства каждого... А у нас, сам понимаешь, достоинства из ушей выплескиваются. Направо и налево раздаем, один пар остается. Но я не знаю, какие им подойдут, а какие нет. Я не все запомнил, когда мне один ученый иудей... или христианин рассказывал, больно слезы пускал да умилялся. За охами и воплями о величии Всевышнего я не разобрал какие тут замки и как охраняют.
Томас не отвечал, его трясло. Зубы стиснул, чтобы не опозориться стуком... Наконец-то проклятый хехалот... вообще-то божественный дворец самого Творца, но здесь пленницей его невеста, а калика, хоть и язычник, тоже подтвердил, что за красивую женщину можно разнести два таких хехалота. А то и три.
По-прежнему, перебежками, но он чувствовал, что приближаются к цели упорно и неотвратимо, как две падающие звезды.
Сияние от небесного дворца шло вверх и в сторону, он выглядел окруженным радугой, только эта радуга состояла из белого чистого цвета разных оттенков. Массивные колонны поддерживали широкую кровлю, широкие ступени блистали белым, как снег, мрамором. Томас рассмотрел высокие ворота, медные, судя по цвету. Они оставались чуть в тени, потому он не мог разобрать узора на половинках створок.
Дворец горделиво высился посреди роскошного двора, а сам двор был окружен высоким ажурным забором. Сколько Томас не всматривался, ворот не заметил. Впрочем, обитателям дворца ворота ни к чему, крылья перенесут и через забор, но, с другой стороны, Томас ощутил, что в порхании через забор есть нечто и унижающее рыцарское достоинство. Конечно, обитатели хехалота... ну и придумали же имя!.. не рыцари, но даже домашние куры и гуси стремятся ходить достойно через ворота, а не пытаются взлетать на забор.
— Должны быть, — сказал он убежденно. — Это я говорю как рыцарь, который не один дворец брал! Обойдем с той стороны..
— Обойдем, — согласился Олег.
Зелень пахла свежестью и необыкновенной чистотой. На листьях еще вздувались капельки росы, хотя утро давно миновало, ни тли, ни гусениц, лишь худые поджарые муравьи носятся стремительно и ошалело, сяжки так и секут воздух. Олег задержался на миг, не в силах понять, чем же питаются бедные насекомые, проследил взглядом за цепочкой толстых, с раздутыми брюхами. Наверху, где кора потоньше, самые сильные прогрызли кожу, там выступил сок, и муравьи припали как поросята к матке, пили жадно и торопливо, не давая перелиться через край и течь по ветке на землю.
— Все равно глупо, — пробормотал он.
— Что? — не понял Томас.
— Я говорю, муравьи, как и люди, все едят. Кроме травки и ягод, им бы и мяса... Нет, недосмотр. Нет-нет, сэр Томас, я не заговариваюсь. Вот там впереди что-то хлопнуло! По-моему, крыльями...
Томас не успел вспылить, муравьи, видите ли, не тем питаются, а что сами не ели сутки, впереди в самом деле из-за угла мелькнуло белым. Словно ветерок колыхнул краем одежды. Стиснул зубы, потом рассчитается, медленно начал продвигаться за кустами.
С той стороны в самом деле оказались ворота — тяжелые, широкие. С навесом, чтобы переждать дождь, хотя какой дождь на седьмом небе... а может и бывает, Всевышний может любить дождь, почему нет, ручки из чистого золота, блестят. По обе стороны стоят, как две белые статуи, серафимы с огненными мечами. Томас заметил под белыми хламидами добротные доспехи, похоже, миланской работы, легкие и удивительно прочные. Сапоги скорее парадные, для верховой езды непригодные, каблуки высоковаты, за стремя будут цепляться, а голенища приспущены, что мешает и при ходьбе.