Откровения людоеда
Шрифт:
Ради получения сырья для моего акта творения я разделался с Герром Штрайх-Шлоссом; в конце концов, если то, что он сказал мне, было правдой, и множество его товарищей в обществе разделяли его склонность к — к дисциплине— они бы непременно съели друг друга в плотском экстазе, который будет добыт у того, кто испустил последний вздох в агонии удовольствия, получаемого от боли. Правда, их членство было увеличено вдвое, но я подумал, что это было бы очень низкой ценой, чтобы заплатить за наслаждение от моего стола. Я ни на мгновение не представлял, что отсутствие Герра Штрайх-Шлосса
Таким образом, я написал Герру Штрайх-Шлоссу в штаб-квартиру Amid di Germania, приглашая его на вечер «частного развлечения», и он согласился, отозвавшись на послание. Ликуя, я приступил к воплощению своих замыслов.
«Я полагал, что вы были лучшего мнения обо мне», — пробормотал Отто фон Штрайх-Шлосс, когда мы вместе сели в моем кабинете. Было по сезону тепло, и через открытое окно доносился запах великолепного римского вечера: чеснок, эспрессои герань. Отдаленное жужжание парней на своих мотороллерах, охотившихся за женской добычей, было словно легкое жужжание насекомых поздним летом — ненавязчивое, успокаивающее, обнадеживающее, смертоносное.
— Пожалуйста, не сочтите за труд, — ответил я.
— Что?
— Посмотрите на это как на отклик.
— Отклик, Герр Крисп?
— Именно.
— Отклик на что, могу я спросить?
— Ну, — сказал я, тщательно выбирая слова, — я тщательно обдумал ваше высказывание относительно — дисциплины…
— А…
— И я начал понимать, что это объединяет нас с вами. Ваших коллеги в Amidи меня, вот что.
Герр Штрайх-Шлосс подвигался в кресле, переместив вес своего тела с одной ягодицы на другую. Его скрещенные ноги неожиданно показались очень длинными в обрамлении тесных черных военных штанов.
— Вы хотите присоединиться к нашему небольшому братству, — выдохнул он, его лицо вспыхнуло внутренним энтузиазмом. Его здоровый глаз сверкнул, словно холодная голубая сталь; другой был матовым, словно у дохлой рыбины.
— Это да. Но еще…
— Еще, Герр Криспе?
— Еще — я думаю, что вы и я — мы вместе, я имею в виду — мы можем узнать силу моих чувств.
— Или, может, подтвердитьих?
— Именно, Герр Штрайх-Шлосс.
— Я знал это, — сказал он хрипло. — О да, я знал это. С того самого момента, когда я увидел вас, я был уверен, что наши вкусы будут в высшей степени схожими. Вы не возражаете, если я закурю?
— Нисколько. Пожалуйста, чувствуйте себя свободно.
Он достал из кармана тонкий серебряный
— Спасибо, не стоит.
Он прикурил, глубоко затянулся, затем выдохнул из ноздрей струю серебряно-голубого дыма.
— Моя интуиция безошибочна, — заметил он. — А у меня было предчувствие относительно вас.
— Я польщен.
— В то самое мгновение, когда Герр Херве представил нас.
— Как поживает дорогой Генрих? — спросил я.
— На самом деле, я не знаю. Я не видел его некоторое время.
— Уехал выполнять обязательства в другую часть страны, быть может? — сказал я, используя возможность предложить благовидный предлог, объясняющий его отсутствие.
— Возможно. Он делает это время от времени.
— Да, я знаю. Его исчезновение никоим образом не нечто выдающееся — да?
— Никоим образом.
Герр Штрайх-Шлосс выдохнул перо дыма прямо мне в лицо.
— Я думаю, — сказал он медленно, — пришло время вам обращаться ко мне более фамильярно. Вы можете звать меня Отто.
— Хорошо, Отто. А вы можете называть меня Орландо.
Герр Штрайх-Шлосс улыбнулся очень отталкивающим
образом: такая же улыбка, я думаю, последнее, что видит в жизни кролик, прежде чем змея набросится на него. Если бы Отто фон Штрайх-Шлосс имел некое подозрение относительно участи, которая ожидала его, то неловкость испытывал бы он, а не я.
— Мой дорогой Орландо, — сказал он, и его голос был смазан смесью вынужденной сдержанности и возрастающим желанием, — теперь я вижу, что вечер действует просто как катализатор — удобрение, так сказать…
— Да?
— …и что-то глубоко внутри, неизвестное и о чем мы даже не догадываемся, разве только, возможно, в экстазе запретных мечтаний, подсказывает, что вы всегда были одним из нас. О, дорогой друг, это не столь самоочевидное открытие, превосходящее в смысле ценности открытий, касающихся природы мира вокруг нас, которые мы достаточно глупо называем «наукой»? Разве единственная истинная наука — наука о нас самих?
— Я уверен, что-то из того, что вы сказали — верно.
— Да, да, совершенно верно. Открыть, что кто-то является, и житьэтим до конца. Это путь… путь…
— Путь гения? — предположил я, отчасти уязвленный тем, что этот нелепый извращенец, увлеченный красноречием своей собственной псевдопсихологии, украл моевоззрение.
— Именно так! — завопил он, обдав меня слюной, — путь гения.
Я с глубоким ужасом заметил, что немалая выпуклость образовалась в передней части его обтягивающих черных штанов. До сих пор, спланировав этот вечер с математической — если не сказать одержимой — точностью, я знал, что был готов ко всему.
— Я надеюсь, что вы будете моим проводником, — сказал я спокойно.
Он потянулся вперед в своем кресле, все его тело напряглось. Я почти мог обонять желание, ожидание. Я не смел включать свою синэстезию.
— О, здесь мы подходим к сердцу причины. Вы предлагаете совместное рискованное предприятие…
— Я? Да, полагаю, что так.
— Урок любви к дисциплине…
— Да.
— Я не подведу вас, Орландо, поверьте мне. Я буду вашим учителем в искусстве боли, с готовностью принявшим обязанности, ведь боль уступает перед покорностью.