«Откровения о…». Книга 1. Порочная невинность
Шрифт:
– Кобыркова, справка будет?
– Нет.
– Поня-я-ятно… Спасибо уже за то, что явилась. На прошлой неделе писали сочинение по Толстому – чтобы завтра принесла.
– Хорошо.
Ручка заскользила дальше и вскоре снова замерла.
– Вот, ещё одна пропащая! Ну ладно Кобыркова, та хоть отрабатывает, а эта-то… Кто знает, что у нас с Машковой стряслось?
– Она в больнице лежит.
– В больнице? – Ольга Анатольевна приспустила очки, глянула поверх них на Чернова. – А что случилось?
– Аборт делает.
По классу поползли сдавленные смешки. Ольга Анатольевна постучала ручкой по столу.
– Тишина!
– А чё сразу шуточки? – возмутился Чернов. – У нас с ней квартиры через стену, я слышал, как на неё мать орала! Ещё на прошлой неделе.
Класс приглушённо загудел. Меня же будто ледяной водой окатили, хотя казалось бы – подумаешь, Машкова… Так ей и надо. За что боролась, на то и напоролась!
– Так, ну-ка тихо! – Ольга Анатольевна встала, оправила кофту. – Вы все уже достаточно взрослые, чтобы понимать, что такие вещи не обсуждаются публично. Ты, Чернов, мог бы и промолчать! Или сказать об этом после уроков мне лично. То, что случилось с Леной, – это не позор, а сложная жизненная ситуация. И мне искренне жаль, что ей пришлось решать её таким образом. Но и вы должны понимать, что любой… – она обвела группу взглядом, – любой из вас может оказаться на её месте. И девушки, и юноши! Да, Чернов, представь себе – мужчина, если он, конечно, нормальный мужчина, тоже несёт ответственность за случившуюся беременность! Я надеюсь, что у вас хватит ума и чувства такта не трепаться о произошедшем на каждом углу и тем более не насмехаться над Леной, когда она вернётся к учёбе. Это понятно? – Она выдержала строгую паузу, заглядывая каждому в глаза, окликая тех, кто на неё не смотрел, для того, чтобы удостовериться, что её слова услышаны. – Вот и хорошо. А теперь открываем учебники.
Шла домой, и мысли были только о Ленке. Аборт – это что-то ужасное. Это неотвратимость в сотни раз страшнее потери девственности. К тому же, уж я представляю, как орала её мамаша! А если учесть, что в технаре Машкова особо ни с кем не дружила, а родители – оба неадекваты, получалось, что она осталась с этой проблемой один на один.
Но был ещё один больной вопрос – от кого? Уж не от Лёшки ли? Простой подсчёт показывал, что у нас с ним резко разладилось после того, как я отказала ему, когда он приехал со спортивных сборов. Это было в десятых числах октября, даже ближе к двадцатым… Но не мог же он сразу прыгнуть на Машкову? Хотя… Она-то могла сразу лечь под него, уж за ней бы не протухло! А он что, мужик, такой же, как и все, только предложи… В любом случае – примерно два месяца. Ну, может, полтора. Казалось, что по срокам вполне подходит.
Я даже не заметила, как замедлила шаг и бессильно опустилась на изломанную скамейку возле стадиона. В глазах стояли слёзы. Господи, ну почему же так больно-то, а? Словно в груди зияет огромная дыра, а через неё свистит сквозняк и видно, как бегают, перепрыгивая через лужи, легкоатлеты.
***
Оставшийся день я провалялась в постели лицом к стене. Когда мать вернулась с работы, села за уроки. Совсем уж ближе к ночи пришла Барбашина. Вызвала меня в коридор, стала рассказывать какую-то ерунду о том, что активистки группы решили провести в конце месяца предновогоднюю вечеринку и теперь вот думают, как это лучше сделать – совместно с продавцами и технологами или только экономистами? А если только экономистами – то собрать все четыре курса или только своим? А я смотрела на неё и видела, что на самом-то деле Наташке хочется обсудить Ленку. Да только вот хренушки!
Я сказала, что чем больше народу, тем интереснее, и, сославшись на недописанное сочинение, поспешила распрощаться.
Глава 9
Я была бы полной дурой, если б стала вдруг носить сапоги из натуральной кожи, да к тому же новые. Мать бы с меня живьём шкуру сняла. Поэтому утром я не пошла на учёбу. Вместо этого заскочила в заброшенную общагу, достала из тайника сапоги и рванула на барахолку. Будем считать, что инцидент исчерпан. Теперь они по праву мои.
Едва успела встать на самом краю торгового «развала» и завозиться с пакетом, как клюнуло:
– Девушка, у вас не сапоги случайно? Какой размер?
А стоило мне вынуть их, как налетела толпа. Сапоги гладили, скребли ногтями, пытаясь понять, натуральная ли это кожа, выщипывали и поджигали ворсинки меха. Я возблагодарила всех святых за то, что мне хватило ума не снимать обёртки с собачек на замках и бирочку Made in Italy. Если бы ещё коробку фирменную сохранила – вообще бы супер было! Но и без этого женщины галдели, ругались, обзывали друг друга матом, разбирались, кто первый подошёл.
– Лапочка, сколько просишь? – подняв сапоги над головой, закричала та, что клюнула первая. – Тысячу сверху накину! Я же первая подошла, ну подтверди!
Я замешкалась – а правда, сколько?
– Не меньше ста девяноста… – стараясь не шевелить губами и делая вид, что просто поправляет свой товар, наклонилась ко мне соседка по месту. – И не прогибайся.
Я суетливо кивнула и, с трудом забрав сапоги из чужих рук, прижала их к груди.
– Сто девяносто пять!
Посыпалась ругань, обвинения в спекуляции, и толпа быстро поредела до трёх женщин. Они, довольно культурно торгуясь между собой, подняли цену до двухсот трёх. На том и порешили.
Что со мной творилось! Из благодарности я купила у доброй советчицы две пары шерстяных носков и помчалась дальше, в самые недра барахолки, но теперь уже как покупатель.
***
Новые сапоги были, конечно, не итальянские, да и не из натуральной кожи, но удобные и тёплые. А ещё был красивучий лифчик и пара трусиков к нему – тонюсеньких, кружевных, таких, что и в руки-то брать страшно. Подумав, я взяла ещё двое трусов покрепче. Долго стояла у ряда с меховыми шапками, но благоразумие победило, и, ограничившись шерстяными легинсами, модной туникой с махрами понизу и недорогими кроссовками, я поспешила на оптовый рынок за сигаретами. Возвращаться под крылышко к Костику я, конечно, не собиралась, но есть ведь ещё уйма мест, где можно торговать!
По дороге домой купила мандаринов, большую шоколадку с изюмом и красивый пакетик, куда это всё положить.
Заныкав в тайнике брошенной общаги сигареты, я уселась на остов пружинной кровати. Долго сидела, собираясь с духом, но всё же решительно закинула правую ногу на колено и тиранула новый сапог обломком кирпича…
Я не знала пока, что скажу матери. Что кто-нибудь отдал, что же ещё? Надо было придумать кого-нибудь правдоподобного, но такого, к кому она не сунулась бы с другими просьбами. Смешно, но, кроме Ленки, на ум никто не шёл.