Откровения влюбленного матроса
Шрифт:
А ещё мы видели стаю дельфинов. Они долго сопровождали наше судно, выпрыгивая из воды. Резвятся, как дети. Совсем неглубоко плывут в воде. Видны их округлые спинки. Глеб и дельфинов снял. Будет что показать сынуле.
Слава богу, оживаю. Ты уж прости, Майечка, за то, что описал свою беспомощность и слабость, что оказался таким неприспособленным к морской стихии. И перед ребятами из команды мне стыдно. Один я такой слабак оказался. Вроде сочувствуют, жалеют, но нет-нет да и царапнут:
– Ну как, морской волк, прошёл испытание?
Им хоть бы хны.
Кроме меня, пострадал от шторма наш кок Олег Слаутин. Во время качки слетели у него сковородки с электроплиты «Электролюкс». Попросил нас сделать «огорожу» из нержавейки. Пришлось разбирать плиту и тащить в токарку, где просверлили дырки и приспособили скобы, эдакие барьеры. Теперь не полетят по камбузу наши блинчики, чебуреки, бифштексы и стейки. Олег доволен:
– Хорошо замадрючили (какое-то вновь изобретённое слово. Я даже не слыхивал).
В знак благодарности пообещал нам «Котовский» необыкновенное, только что придуманное блюдо: кусман мяса в овощном изобилии, который он назвал Островом сокровищ. Кинул анекдот:
Спрашивают моряка: «Вы плавали и вам было не страшно?»
– Один раз. Тогда везли мы десять тысяч говорящих кукол. Когда начался шторм и корабль накренился, все десять тысяч кукол закричали: «Мама!» И я обложился.
Анекдот рассказан неспроста. В мой огород камень залетел.
Но тут же Олег утешил, сказав, что есть такое племя полинезийцев, которое всю жизнь живёт в лодках на воде.
– Так у них морской болезни нет, а на суше они долго находиться не могут. Надо, чтоб качало. Это им нравится.
По вечерам да и днём в свободные от вахты часы ребята смотрят по телику передачи из стран, по которым идём, но без знания языка только смутно догадываешься из-за чего ругаются, по какому поводу смеются всякие рожи. Куда понятнее футбол, тут не так раздражает незнание языка. Смотрели же люди немое кино и радовались. А мы уподобляемся нашим пращурам.
Можно отвести душу, зафугасив сериал. Благо дисков у нас навалом: дембеля оставили да ещё наменяли у братьев-славян и сами подзапаслись. Старые опять обменяем на кораблях с русскими экипажами на свежатинку. Да какая свежатина, если полугодьями кочуют парни по морскому периметру Европы. Меняем-то кота в мешке тоже на кота и тоже в мешке. А в занудливом телесериале герои начинают глупеть заодно с режиссёром, который из последних сил тянет бодягу, чтоб побольше получить. Нам уже всё ясно, а он делает вид, что удивлён и даже ошарашен.
Я пристрастился к дневнику и продолжаю крутить свой «сериал», конечно, только для тебя, моя Майечка.
Грехопадение
Милая моя Майечка! Стыдно живописать своё падение. Но поскольку я дал себе слово рассказывать всю откровенную грубую, пусть и стыдную правду, то вот она. В общем, из ошибок соткано всё моё существование.
Одним из самых горьких дней в моей белокурьинской жизни стало 13 ноября. Подслеповато, зябко, туманно. Надоело сидеть сиротой в одиночестве и сумерничать перед телевизором. Взял бутылёк и подался я, разжалованный инженер, к разжалованному агроному другу Серёге. У него тепло, уютно и немудрую закусь Тома Томилина сварганит. Как водится, засиделся у них, потому что у Серёги тоже оказался припас да и разговор-то шёл то возвышенный – о бардах, то возмущённый – об артистических аристократических скандальных свадьбах.
Когда двинул обратно домой, была ночь, но откуда-то взялась кругленькая весёленькая луна. Она-то и засвидетельствовала, что мой тракторок, доставшийся мне после разгрома нашего совхоза, кто-то уволок, а кто, луна помалкивала: догадайся сам. Судя по следам, был это трайлер, а может, лесовоз. Во всяком случае моего пахаря около дома не оказалось. Дурак я, конечно, не удосужился сколотить дощатый сарай-гаражик.
Достучался до вездесущей соседки Вассы Митрофановны. А она слыхом не слыхивала, видом не видывала, как и кто трактор спёр. В общем, пропал мой любимый «Белорус», моя гордость и мой кормилец. В милицию бежать опасно – язык заплетается, кто с пьяным будет разговаривать, да и заявление мне не написать.
Всё знают и обо всём наслышаны бомжи, которые обитают в хибаре у артиста Артура Мурашова. Был этот Артур когда-то гордостью Белой Курьи, потому что обладал красивым и сильным голосом. Победил на областном конкурсе певцов «Вятские зори», брали его даже в какое-то ленинградское варьете, где он не удержался и скатился в кировский ресторан. Там тоже на славе ходил.
Мы как-то с Серёгой, попав на областное совещание, специально заграфились в ресторан «Россия», чтоб послушать Мурашова. Красивый, с иголочки одетый, заливался он, довольный собой и своим голосом.
Не всякий из ресторанных певцов может устоять перед пьяными соблазнами, шумным почитанием.
Артур не устоял: и славы лишился, и голос у него подсел, стал хриплым. И оказался он в родимой Белой Курье, где попытался возродиться как певец в кафе, да какой там прибыток?! А питьё окончательно надломило его. Оставшись без жены и ребёнка ещё в Кирове, поселился Артур в отцовском доме. О былом славном времени напоминала висевшая над кроватью чёрная шляпа, которую якобы подарил Артуру сам артист Михаил Боярский. И, выходя в город, он надевал этот головной убор, придававший ему таинственность и напоминавший о причастности к искусству.
Постепенно дом Артура Мурашова превратился в бомжатник, куда стекались к вечеру бездомные люди. Денег за ночлег он не брал, но каждый должен был явиться не с пустыми руками. Артур отгородил старой плетёной ширмой своё ложе. Сидел он, облысевший, обрюзгший, в продавленном кресле и выкрикивал свои командные сентенции и слоганы:
– Надо, братья, поднажать, поживей соображать, что не выпито сегодня, завтра может вздорожать! Всё на свете дорожает, когда народ не возражает. Меня ужасно раздражает, когда народ не возражает. Ну что, четушку пьём, рубаху рвём, характер кажем?!