Откровения. Книга первая. Время перемен
Шрифт:
Тень проследовала за Иудой и ликторами вплоть до места сегодняшней ночной встречи в саду этого дворца. Не вмешиваясь, и совершенно не давая о себе знать до определенного момента.
Ликторы остановились на небольшом расстоянии от кушетки с подушками, на которой располагался Фракиец, словно они дошли до определенной незримой черты, переступив через которую нанесли бы непоправимое оскорбление хозяину. Но при этом, расстояние было не таким уж большим для возможного вмешательства. Если сегодняшний посетитель решится на покушение. Небольшое для них, ликторов и Иуды, но не для тени, расположившейся в
Иуда направился к Фракийцу, ожидая, что тот заговорит первым, по праву хозяина дома. Но он даже не обернулся к нему, словно не замечая и наслаждаясь этой ночью. Сохранялась тишина и полное молчание.
Этот маленький, с виду, старичок с длинноватым носом, просто лежит на мягкой кушетке, обложенный многочисленными подушками и одеялами. А Иуда неловко стоит в ожидании и это безмолвие сбивает его с той уверенной ноты, на которую он уже настроился, идя на эту встречу.
Ни презрения, ни какого-либо превосходства, он уже не ощущал. Только вновь появившееся ничтожное чувство уже забытой трепетной неуверенности. Что делать? Чего ожидать? И Фракиец, словно удовлетворенный получившимся эффектом, заговорил. Причем без какого-либо приветствия, но при этом довольно таки беззлобно.
— Рим великодушен, мой друг. Рим обращается с Иудеей очень мягко. Гораздо мягче, чем с другими своими провинциями. Если разобраться, то и пошлины с налогами, которые взимает Рим, не такие уж и высокие. Но по всей стране растет недовольство и подстрекательство. Говорят что даже в Иерусалиме дело дошло до буйных, но к счастью не кровавых, демонстраций. Наш дорогой Сабин очень недоволен этим. А на дорогах римляне, появлявшиеся без какой-либо охраны, подвергаются нападениям. Их забирают в плен в качестве заложников. Мы не понимаем, чего вы добиваетесь?
— Наш народ вправе защищать себя от угнетателей и поработителей, захвативших силой страну наших предков. Захвативших наш дом, и требующих смирения и благодарности за это. Нам нелегко радоваться и праздновать свое освобождение из египетского плена, если сегодня при каждом своем слове и действии, мы чувствуем на своем затылке римский кулак.
— А вы знаете, что всего лишь двух легионов хватило на то, чтобы утвердить римский порядок в богатом Египте, с его многовековой древней культурой. А в отношении свирепых и диких германцев с галлами, Рим обошелся четырьмя легионами, и отныне любой гражданин империи может путешествовать по эту сторону Рейна и Дуная так же спокойно, как и по Италии.
Этот маленький старичок, с хищным взглядом, вздергивал плечи и вновь опускал их. Выражая всем телом бессмысленность сопротивления Риму, и насколько вообще безнадежна всякая попытка восстать против римского протектората. Он решил сделать ставку на силу и мощь Рима, и страх перед ним.
— Греки, пожелавшие некогда самоутвердиться вопреки целой Азии. Македоняне и их Александр, посеяли первые великие семена мировой империи. Разве теперь не достаточно было бы всего-навсего двух тысяч обычных римских солдат, чтобы оккупировать обе страны?
— Нас не интересуют былые победы Рима. В Иудеи на сегодняшний день живет до двухсот различных племен. Имеются превосходные естественные крепости. У нас есть всё нужное нам сырье. И…
— И с помощью всего тысячи двухсот человек, столько же, сколько в этой жалкой стране городов, разве не сможет Рим подавить в ней даже малейшую мысль о восстании? А Квинтилий Вар имеет целых три легиона в Сирии. Один из которых он передал Сабину для поддержания порядка.
— Сегодня у него может и три легиона. А кто знает что останется от них завтра, когда они узрят гнев Предвечного?
— Зачем вы пытаетесь увидеть в нас демонов, которых непременно нужно истребить и против которых вы желаете восстать? Вам просто нужно смириться со своей участью, с неизбежным, и покориться, как покорились другие. Ирод понимал это.
— И поплатился за это своей жизнью.
— Он уже был семидесятилетним стариком. Болезни естественны. Ваш Бог не имеет к этому никакого отношения.
— Вы так уверенно говорите о Предвечном, как будто знаете о его возможностях?
— Наши силы будут расти, народ за народ падет перед нами. Римская империя раскинется от самых западных границ земли до ее восточных пределов. Своими жалкими бреднями, и пустыми действиями, вы лишь откладываете наш неминуемый триумф. Подумайте, юноша, ведь только с одной лишь Александрии, Рим получает за один месяц больше прибыли, чем со всей вашей Иудеи за целый год. И он же предоставляет вам взамен очень многое. Разве Рим не проложил превосходные дороги, и не построил вам водопроводы? Будьте же благоразумны. Ваша вера лишь нелепая иллюзия для евреев. А мы предлагаем вам нечто реальное.
— Как например каторжные работы и налоги? Все должны помогать Риму строить новый мир и порядок. Препятствие — это грех. Вы успокаиваете народные массы и толпы своими жалкими обещаниями о светлом будущем — терпите, и все будет? А если эти разговоры и обещания не действуют, то вступает в силу римское правосудие, «равное и справедливое для всех». Правда, для евреев делается негласное исключение — любой был однозначно виновен, если он недостаточно богат, чтобы откупиться, или влиятелен, чтобы его не трогали. Для остальных были каторжные работы — римская стройка требовала рабочих рук и сил. Ну как, здесь не помочь, в строительстве-то для своей собственной страны? И жизни не жалко. Рим строил — еврей умирал.
— Вы преувеличиваете, мой юный друг. Но это не главное. Я пытаюсь донести до вас суть. Легионы Вара в любом случае подавят ваши жалкие попытки восстания. Волнения улягутся А Рим признает право на трон одного из наследников Ирода. За нами будущее. Всё что вы делаете не имеет никакого смысла.
И весь разговор словно бы уходил в никуда, являясь по сути ненужной дискуссией, за которой день за днем проводят старики в трактирах. Покорится и сдаться — вот и всё, что требует Рим, не уступая ни чем взамен.
Евреи говорят о некоем мессии, чье время пришло. Стоило лишь отпустить железную хватку царя Ирода, как все утратили страх и раболепие перед римскими чиновниками. И все ударились в веру, надеясь на своего Предвечного Бога.
Евреи заявляли, что их Предвечный бог Ягве невидим и незрим, поэтому не имеется и его изображения. Но остальной мир не собирался верить, что в этой их святая святых пусто и ничего нет. Ведь если Богу в Храме приносятся жертвоприношения, то там должен быть и какой-то образ, лик или изображение.