Открыть ящик Скиннера
Шрифт:
«Правильной точкой», как оказалось, является срединный пучок переднего мозга. Это и есть, с гордостью заявил Олдс, «центр удовольствия». Я сама отправилась посмотреть на этот узел: удовольствию трудно противиться. Мой приятель, работающий в лаборатории, представил меня другому сотруднику той же лаборатории, и мне было разрешено наблюдать, как у подопытного животного была отогнута мозговая оболочка и стали видны извилины, в которых обитают познание и воля; вот они — серые ниточки, образующие сеть удовольствия — на удивление невзрачные.
Александер тем временем консультировал пациентов, злоупотребляющих героином, по большей части бедных и недовольных жизнью. Почему, размышлял Александер, если центр удовольствия так легко стимулировать фармакологически, если нас так легко завоевать, почему только часть людей, употребляющих наркотики, становится аддиктами? Ведь все
Многие психологи и фармакологи начали выдвигать гипотезы по поводу природы аддикции, основываясь на обнаружении центра удовольствия. Наркотики, возможно, являются химическим аналогом вживляемых в мозг электродов. Они возбуждают дремлющий срединный пучок переднего мозга, заставляя его жаждать все больше и больше наркотика, подобно тому как почесывание укуса комара заставляет его только сильнее чесаться.
Это простое объяснение, однако оно не особенно конкретно и научно. На фармакологическом уровне ученые обнаружили интересные вещи. В наших головах имеется небольшая фабрика, производящая эндорфины, очень похожие на опиоиды, — естественные обезболивающие; фабрика вырабатывает также допамин, серотонин, которые, как известно, ответственны за спокойствие и разумность поведения. Наш организм сам по себе вырабатывает в умеренных количествах эти полезные вещества — столько, сколько нужно для нормального функционирования. Однако когда мы начинаем пользоваться импортом — скажем, вводя в сбалансированный кровоток мексиканский героин или чилийский крэк, — наше тело думает: «Ну, теперь можно и отдохнуть». Организм перестает производить наши собственные естественные лекарства и полагается на внешний источник, точь-в-точь как при неразумной внешней экономической политике, которая в конце концов оставляет нас без внутренних ресурсов. Другими словами, наше тело привыкает к синтетическим веществам и перестает производить естественную продукцию. Это и есть так называемая нейроадаптивная модель; согласно ей наркотики неизбежно разрушают нашу гомеостатическую систему и заставляют нас полагаться исключительно на внешние источники.
— Однако, — говорит Александер, — давайте рассмотрим гипотезу допаминовой недостаточности. Вы принимаете кокаин, и ваш мозг перестает производить допамин, так что вам приходится принимать больше кокаина, который стимулирует производство допамина. Вот и давайте рассмотрим эту гипотезу. Нет надежных свидетельств того, что допаминовая недостаточность рождает у людей тягу к большим дозам кокаина.
Я решаю поговорить с консерватором, едва ли не главным специалистом по наркотикам, сотрудником Йельского университета Хербом Клебером.
— Конечно, такие свидетельства есть, — говорит он мне. — Вы же видели данные ПЭТ? Они ясно говорят о допаминовой недостаточности у кокаинистов, а такая недостаточность сильно коррелирует с ростом тяги.
Да? Нет? Может быть? Ни в одной другой области психологии, пожалуй, вы не получите таких противоречивых ответов; в наркологии наука и политика скорее пронизывают друг друга, чем обмениваются информацией.
— Послушайте, — говорит Джо Дьюмит, профессор психологии Массачусетского политехнического института, — данные ПЭТ ненадежны. Очень легко получить изображения, вроде бы говорящие о больших изменениях, но это может оказаться обманчиво. Кто знает? — вздыхает Дьюмит. — Нелегко по целым дням изучать мозг. Это бесконечное и безнадежное занятие — пытаться заглянуть в самого себя снаружи. Лучше просто налейте мне стакан вина…
Александер хотел получить доказательства. Он жил в Ванкувере, красивом городе на берегу моря. Он смотрел на крыс-наркоманок, которыми занимались другие ученые. У некоторых из них в выбритые спинки были вживлены катетеры, жили они в тесных и грязных клетках. Может быть, с этого и начнется доказательство, думал Александер.
— Если бы я жил в подобной клетке, я бы тоже принимал как можно больше наркотиков, — говорит он.
Что произойдет, гадал он, если клетку убрать, другими
Вместо маленькой тесной клетки Александер и его коллеги Роберт Коамбс и Патриция Хэдэуэй построили для своей колонии белых лабораторных крыс загон в двести квадратных футов. В этом помещении, имевшем самую комфортную для крыс температуру, имелись восхитительные кедровые стружки и всевозможные цветные шарики и колесики. Ученые позаботились, поскольку колония предполагалась разнополая, чтобы места хватало для спаривания и для родов, для активности зубастых самцов и для теплых и уютных гнезд, где могли бы укрыться кормящие самки. Затем Александер, Коамбс и Хэдэуэй расписали стены этого роскошного крысиного отеля яркими красками. Они нарисовали раскидистые деревья, горы, по которым извиваются дороги, потоки, прыгающие по гладким камням. Они не особенно заботились о реалистичности изображения: джунгли мешались с хвойными лесами, снега переходили в пески пустынь.
Для крыс, обитающих в этом парке, Александер, Коамбс и Хэдэуэй предусмотрели разные режимы содержания. Один из сценариев назывался «Соблазн»; он основывался на известной любви крыс к сладкому. Шестнадцать крыс были помещены в «крысиный парк», а другие шестнадцать содержались поодиночке в обычных тесных клетках. Поскольку чистый морфий — горький, а крысы ненавидят все горькое, исследователи в его раствор добавляли сахарозу, с каждым днем все больше и больше, пока не получился настоящий крысиный дайкири, содержащий предположительно неотразимые опиоиды в неотразимо вкусном напитке. Обе группы крыс получали также обычную воду из-под крана, которая, должно быть, выглядела совсем непривлекательно по сравнению с блестящими бутылочками раствора наркотика.
И вот что было обнаружено. Содержащиеся в тесных клетках-одиночках крысы сразу же оценили сладкий напиток с морфием; мне ясно представляется, как они падали на спины, глядя вверх остекленевшими глазами и медленно помахивая в воздухе розовыми лапками. Обитатели же «крысиного парка», напротив, не стремились пить раствор наркотика, каким бы сладким он ни был. Хотя иногда животные и пробовали его (самки чаще, чем самцы), они обнаруживали стойкое предпочтение к обычной воде, и при сравнении двух групп оказалось, что обитатели клеток поглотили в шестнадцать раз больше наркотика, чем их привилегированные собратья, — результат, несомненно, статистически значимый. Очень любопытен и такой факт: когда исследователи добавили к раствору, содержащему морфий, налоксон (вещество, нивелирующее действие опиоидов, но не мешающее напитку оставаться сладким), крысы из «крысиного парка» пересмотрели свое отношение к содержащей наркотик воде и охотно ее пили. Результаты этого поразительного опыта показывают, что крысы, оказавшись в действительно благоприятной среде, стараются избегать всего, включая героин, что нарушает их обычное поведение. Крысам нравилась сладкая вода, но только если при этом они не впадали в наркотическое опьянение. По крайней мере для грызунов, находящихся в благоприятных условиях, опиоиды оказались нежелательны, что резко противоречит представлению о них как о непреодолимом соблазне.
Мы полагаем, что эти результаты значимы как в социальном смысле, так и статистически. Если крысы в относительно нормальной для себя окружающей среде стойко отказываются от наркотиков, то идея о «естественной склонности» неверна и данные, полученные на изолированных животных, не следует обобщать на более широкие популяции.
Наши данные вписываются в гипотезу «утешительного поведения» для злоупотребляющих опиоидами людей, поскольку нужно учитывать, что крысы от природы чрезвычайно общительны, активны, любопытны. Одиночное заключение вызывает у людей чрезвычайный психический дистресс, и вполне можно предположить, что одиночное содержание столь же стрессогенно для других общественных животных и вызывает у них экстремальные формы «утешительного поведения», такие, как стремление к приему сильных анальгетиков и транквилизаторов, в данном случае морфия.
Можно также предположить, что групповое содержание крыс приводит к их воздержанию от морфия, потому что он обладает выраженным обезболивающим и успокаивающим действием, которое препятствует игре, питанию, спариванию и другим занятиям, которые украшают жизнь»,