Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира
Шрифт:
Физическое преобразование Франции и бурные взаимоотношения ее народа, государства и земли почти не видны на заднем плане альбомов с зарисовками туристов и их почтовых открыток, но тогдашние туристы, так же как и нынешние, были частью древнего процесса созидания и разрушения, который начался, когда еще не было не только Франции, но даже Галлии. Перед тем как здесь будут описаны их приключения, нужно взглянуть на этот процесс – на фон картины без рамки и без улыбающихся лиц.
Ночью 29 апреля 1832 года зафрахтованный пароход бросил якорь у безлюдного берега, у подножия холмов Эстак, в 9 милях от Марселя, если плыть по заливу. Шлюпка с парохода высадила на сушу пассажирку, закутанную в мужской плащ. Женщина осталась стоять на берегу, дрожа на прохладном
Десять предыдущих лет эта женщина, герцогиня де Берри, молодая мать наследника Бурбонов, объезжала всю Францию, открывая благотворительные учреждения, очаровывая людей любых политических взглядов и задавая тон высшему обществу. Она приезжала купаться в океане на новый курорт в Дьепе, заманивая тем самым отдыхающих в маленькие рыбацкие порты на Ла-Манше. Благодаря герцогине на этом побережье возникали новые курорты. Она освещала места, которые посетила, блеском французской истории: в 1820 году, когда ей было 22 года, на ее глазах фанатик убил ножом ее мужа на ступенях Парижской оперы. Через семь месяцев она родила мальчика, которого роялисты называли последним из Бурбонов, именовали его «Дитя чуда», «нежный цветок, вырастающий из могилы», «росток, который станет стеблем» (В. Гюго).
С тех пор ее страна вела себя так, словно не чувствовала своего Божественного предназначения. Если не принимать во внимание революцию и царствование корсиканского узурпатора Наполеона Бонапарта, то с 1774 года Францией правили три брата – Людовик XVI, который был обезглавлен на гильотине в 1793 году, Людовик XVIII, считавший, что его царствование началось в 1795 году, когда маленький дофин умер в тюрьме, и Карл Х, свекор герцогини, который был вынужден бежать в изгнание в результате трехдневного мятежа интеллектуалов и рабочих. Революция 1830 года привела к власти конституционного монарха Луи-Филиппа, который с точки зрения роялистов был не более чем восхваляемый слуга граждан. Были отменены цензура и звание пожизненного пэра. Была даже робкая реформа избирательной системы, которая дала избирательные права еще почти 3 процентам мужского населения старше 21 года. Герцогиня последовала за Карлом Х в изгнание.
В то утро на холодном берегу Средиземного моря, когда предводительница роялистского вторжения укрывалась в гостинице в маленькой деревне Ла-Фоли, ей тактично намекнули, что вместо обещанного восстания состоялась лишь маленькая демонстрация на улицах Марселя. Несмотря на разочарование, герцогиня с небольшим отрядом своих сторонников и поклонников отправилась в глубь страны, которую она любила и, кажется, знала лучше, чем любой человек ее круга. В 400 милях к северу была Вандея – обширный край, притаившийся за своими природными укреплениями: естественными рвами и стенами из листвы. Он полон богобоязненных и верных королевской семье крестьян, про которых герцогиня читала в художественных романах. Когда она была ребенком, Революционная армия отвоевала Вандею у мятежников-шуанов. Война продолжалась четыре года, за это время были полностью уничтожены некоторые города и перерезано население целых краев – «пеи». «Вандеей» был, по сути дела, почти весь запад страны: война шла в восьми департаментах, на территории от атлантического побережья до долины Луары и от Пуату до Ла-Манша. Этот регион по-прежнему считался опасным с политической точки зрения, и в нем до сих пор находились войска.
Герцогиня ездила по Вандее в 1828 году. Тогда она своими глазами увидела раны, которые война оставила на этой земле, и сравнила ее с романтической Ирландией и горной Шотландией. Она увидела разрушенные здания, убогие деревни и осиротевших детей тех 10 тысяч «мучеников», которые шли против артиллерийских полков с вилами, непоколебимо веря, что после смерти в этом самоубийственном бою сразу попадут на небеса. Она плыла вниз по Луаре до Нанта под проливным дождем, видела, как народ толпился на зубчатых стенах прибрежных замков, и слышала его радостные крики. Ее приветствовали гирляндами, картонными триумфальными арками, королевскими эмблемами в виде цветов лилии и песнями, которые исполняли хоры маленьких детей. Она встречалась с высокопоставленными талантливыми людьми, которых отстранили от государственных должностей из-за симпатии к роялистам.
Теперь, двигаясь на запад в сторону Тулузы – сначала пешком, потом в открытой карете, с презрением отвергая советы роялистов, которые давали ей приют, – герцогиня, должно быть, думала о ненавистном ей Наполеоне, который за семнадцать лет до нее высадился ниже на этом же побережье, возле рыбачьей деревни Канны. Наполеон успел дойти до Гапа, а возможно, даже до Гренобля, прежде чем новость о его возвращении с Эльбы достигла Парижа. В те дни телеграфная линия заканчивалась в Лионе, и эту новость привез в Париж всадник, который мчался галопом от самого побережья. Теперь длинные тонкие семафоры – сигнальные приспособления телеграфа – можно было увидеть более чем в пяти сотнях мест. Эти жестикулирующие лапы гигантских насекомых подавали сигналы с башен и колоколен соборов. Поскольку операторы должны были читать сигналы через телескоп, эта первая в мире система дальней связи иногда работала с перебоями. Герцогиня помнила, что восемь лет назад из-за плохой погоды над Бургундией известие о смерти ее мужа дошло из Парижа в Лион в таком виде, как будто было написано на разорванном клочке бумаги.
«МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ ПРЕФЕКТУ ДЕПАРТАМЕНТА РОНА… ТОЛЬКО ЧТО УБИТ… ЕСЛИ ОБЩЕСТВЕННЫЙ ПОРЯДОК В ЛИОНЕ МОЖЕТ БЫТЬ НАРУШЕН, ПРИМЕНЯЙТЕ… РЕШИТЕЛЬНО И БЛАГОРАЗУМНО…»
К несчастью для герцогини, в эти апрельские дни погода была прекрасная. Когда она на следующее утро проснулась в хижине пастуха где-то севернее побережья, люди во всей Франции уже обсуждали за завтраком интересную новость о ее появлении в стране.
В мае герцогиня добралась до Вандеи и разослала прокламацию, адресованную «жителям верных западных провинций»: «Я не побоялась совершить опасный путь по Франции, чтобы исполнить святой обет. Наконец я среди этого народа героев. Я назначаю себя вашей главой, и с такими людьми я обязательно одержу по беду».
На этот раз гражданская война в Вандее свелась к нескольким отчаянным атакам на армейские посты. Малочисленные крестьянские отряды, во главе которых стояли тосковавшие о прошлом старики офицеры, были вооружены лишь старыми мушкетами и готовностью принять свои желания за действительность, и оккупационные войска легко уничтожили их. Появилось еще несколько новых мучеников, и на значительной части запада Франции было введено военное положение. Герцогиня покинула узкие тропы и живые изгороди страны бокажных полей и в крестьянской одежде отправилась в Нант. Она думала, что солдаты никогда не станут искать ее в процветающем современном городе, среди 100 тысяч его жителей, которым невыгодно было свергать парижское правительство. В Нанте был рыночный день, и люди шли в город со всех сторон. Никто не заметил мнимую крестьянку – разве что кто-то мог увидеть, как она сняла причинявшие ей боль большие неуклюжие башмаки и грубые шерстяные чулки, а под ними оказались идеально белые ступни. Она натерла ноги, пока дошла до дома в центре Нанта, где жили две дамы-роялистки.
Пять месяцев она скрывалась в этом доме номер 3 по улице От-дю-Шато, из которого были видны сады замка и луга вдоль Луары.
Однажды в конце осени в доме устроили обыск: герцогиню выдал двойной агент. Солдаты ее не нашли, но, уходя, оставили двух жандармов следить за домом. Эти двое затопили камин в мезонине дома. А за камином, с трудом втиснувшись в маленький тайник, где раньше укрывались от властей преследуемые священники, пряталась герцогиня. Когда торф почти догорел, жандармы бросили на него несколько экземпляров роялистской ежедневной газеты «Котидьен». Платье герцогини загорелось, и она выпала из тайника.