Открытие Индии
Шрифт:
А возможно, ум мой был занят чем-то другим. Передо мной проходила моя прошлая жизнь, и всегда рядом со мной была Камала. Она стала для меня символом индийских женщин или даже символом женщины вообще. Иногда ее образ причудливо смешивался с моими представлениями об Индии, этой столь дорогой для нас родине, со всеми ее слабостями и недостатками, такой неуловимой и загадочной. Что представляла собой Камала? Знал ли я ее? Понимал ли ее настоящее л? Знала и понимала ли она меня? Ибо я тоже был сложной личностью со своими тайнами и неизведанными глубинами, непостижимыми для меня самого. Иногда мне казалось, что она немного меня боится из-за этого. Я всегда был и остался человеком неподходящим для брака. Камала и я в некоторых отношениях
Среди множества картин, выставляемых на базарах Индии, была одна, на которой были изображены два портрета, Камалы и мой, с надписью наверху: «адарша джори» — образцовая или идеальная чета,— такою нас считали многие. Но достичь идеала или сохранить его чрезвычайно трудно. И все же я помню, как во время нашего отдыха на Цейлоне я говорил Камале, что вопреки всем трудностям и разногласиям, вопреки злым шуткам, которые жизнь сыграла с нами, мы счастливы тем, что брак — это необычайная вещь и что он не перестал быть ею, несмотря на свою тысячелетнюю историю. Мы видели вокруг себя крушение многих браков или, что было не лучше, превращение сияющего золота в золу. Как мы счастливы, говорил я ей, и она соглашалась. Хотя порою мы и ссорились и сердились друг на друга, однако сумели сохранить в себе жизненный огонь, и для каждого из нас жизнь всегда открывала перспективы новых заманчивых приключений и позволяла по-новому заглянуть в душу друг другу.
Проблема человеческих взаимоотношений — какая это важная проблема и как часто мы забываем о ней в наших горячих спорах о политике и экономике! Ее не игнорировали подобным образом старые и мудрые цивилизации Индии и Китая. Они выработали кодекс социального поведения, который, при всех его недостатках, несомненно, давал человеку равновесие. Этого равновесия не видно в сегодняшней Индии. Нет его и в странах Запада, которые достигли столь большого прогресса в других областях. Быть может, равновесие в основе своей статично и противоречит прогрессивному изменению? Должны ли мы жертвовать одним ради другого? Должна, разумеется, существовать какая-то возможность сочетать равновесие с внутренним и внешним развитием, мудрость старины с наукой и энергией новых времен. Поистине, мы, кажется, достигли такой ступени мировой истории, когда единственной альтернативой такого сочетания может оказаться разрушение и уничтожение как того, так и другого.
РОЖДЕСТВО 1935 ГОДА
В состоянии Камалы наступило улучшение. Оно было не очень заметно, но после напряжения последних недель мы испытывали большое облегчение. Она пережила кризис, и состояние ее стабилизировалось, что само по себе уже было достижением. Так продолжалось в течение еще целого месяца, и я воспользовался этим, чтобы съездить ненадолго в Англию с нашей дочерью Индирой. Я не был там восемь лет, и многочисленные друзья настойчиво приглашали меня посетить их.
Затем я вернулся в Баденвейлер, и все опять пошло по-старому. Наступила зима, и все вокруг стало бело от снега. С приближением рождества состояние Камалы начало заметно ухудшаться. Наступил новый кризис. Жизнь ее, казалось, была на волоске. В эти последние дни 1935 года я тащился через слякоть и снег, не зная, сколько дней или часов ей еще осталось прожить. Спокойный зимний ландшафт с его белым снежным покровом напоминал мне о холодном покое смерти, и я утратил весь былой оптимизм.
Но Камала переборола и этот кризис и выжила, проявив удивительную жизнеспособность. Ей стало лучше, она повеселела и хотела, чтобы мы увезли ее из Баденвейлера. Ей наскучило это место; кроме того,
В январе я съездил в Париж и посетил еще раз, на короткий срок, Лондон. Жизнь снова тянула меня к себе, и когда я находился в Лондоне, мне стало известно, что я вторично избран председателем Индийского Национального конгресса, съезд которого должен был состояться в апреле. Я ожидал этого, так как был предупрежден друзьями, и даже обсуждал этот вопрос с Камалой. Передо мной стояла дилемма: оставить ее в ее тогдашнем положении или отказаться от председательского поста. Она и слышать не хотела о моей отставке. Ей было немного лучше, и мы полагали, что позднее я смогу к ней вернуться.
В конце января 1936 года Камала была перевезена из Баденвейлера в Швейцарию, в санаторий близ Лозанны.
СМЕРТЬ
Мы оба, Камала и я, радовались переезду в Швейцарию. Она повеселела, и я чувствовал себя уютней в этой части Швейцарии, которую я знал довольно хорошо. В ее состоянии не наблюдалось сколько-нибудь заметных изменений, и, казалось, кризис не повторится. Можно было надеяться, что такое состояние продлится еще долго и она понемногу начнет поправляться.
Между тем Индия настойчиво звала меня, и находившиеся там друзья требовали моего возвращения. Я потерял покой; проблемы моей родины все больше завладевали моим умом. В течение нескольких лет тюрьма и другие препятствия мешали мне принимать активное участие в общественной жизни, и теперь я рвался к деятельности. Мои поездки в Лондон и Париж и вести из Индии помогли мне освободиться от моей скорлупы, и теперь я не мог снова уйти в нее.
Я обсудил этот вопрос с Камалой и посоветовался с врачом. Оба они соглашались с тем, что мне следует вернуться в Индию, и я заказал билет на самолет голландской авиакомпании КЛМ. Я должен был покинуть Лозанну 28 февраля. После того как все уже было решено, я увидел, что Камале вовсе не улыбается мысль о моем отъезде. И*все же она не стала просить меня изменить свои планы. Я говорил ей, что недолго задержусь в Индии и что надеюсь вернуться через два-три месяца. Если она пожелает, я смогу вернуться еще раньше. Когда мне дадут телеграмму, я вылечу на самолете и уже через неделю буду около нее.
До моего отъезда оставалось четыре или пять дней. Индира, находившаяся в школе в соседнем местечке Бекс, должна была приехать, чтобы провести эти последние дни с нами. Ко мне явился врач и посоветовал отложить отъезд на неделю или на десять дней. Больше он ничего не хотел сказать. Я тотчас же согласился и заказал новый билет на следующий самолет К JIM.
За эти последние дни в Камале произошла едва уловимая перемена. Ее физическое состояние, насколько мы могли судить, оставалось почти прежним, но ее сознание, повидимому, все меньше фиксировалось на окружающей обстановке. То она говорила мне, что кто-то ее зовет, то она видела, как кто-то входит в комнату, в то время как я ничего не видел.
Ранним утром 28 февраля она вздохнула последний раз. Индира была возле нее, а также наш верный друг, неизменно находившийся при нас в эти месяцы,— д-р М. Атал.
Из соседних городов Швейцарии приехало еще несколько друзей, и мы свезли ее в лозаннский крематорий. В несколько минут это прекрасное тело и это прелестное лицо, которое так часто и так хорошо улыбалось, были превращены в пепел. Маленькая урна заключила в себе бренные останки той, которая была такой энергичной, светлой и полной жизни.