Открытие колбасы «карри»
Шрифт:
После того как должна была состояться передача о восхождении на Эльбрус победоносных германских горных стрелков, а ответственный за эту передачу диктор валялся на редакционном диване с приступами желудочных колик, Хольцингера вызвали в местную службу гестапо. Он сослался на полученные им продукты. В конце концов, он не может стерилизовать салат и пахту тоже. Не говоря уж о воде. В городе, оправдывался Хольцингер, отмечено много случаев холерины. Он сам вместе с диктором страдал от болей в желудке. Это убедило чиновника гестапо. Хольцингера отпустили. Ему было приказано оставаться дома и никому не рассказывать о допросе. Его освободили от работы на радиовещании и откомандировали в Гамбург, в отдел продовольствия. Никто, даже сам Хольцингер, не мог сказать, почему его перевели именно в Гамбург.
Хольцингер проработал на своем месте уже три недели, когда фрау Брюкер вызвали в вышестоящую инстанцию. Служащий гестапо сказал, что ее рекомендуют на должность директора столовой. Ее спросили, не показалось ли ей
3
Партайгеноссе, член национал-социалистской партии.
4
Прозвище английских солдат.
«Есть рубец, мы можем получить целых двадцать килограммов рубца».
«Очень хорошо, — сказал Хольцингер, — его и приготовим. Ведь картошкой мы запаслись».
Лена Брюкер накрыла стол для господ руководителей. Это она всегда делала сама. У нее даже были бумажные салфетки. Полгода назад пришли поставки на ближайшую тысячу лет. Эти салфетки использовали также и как туалетную бумагу.
В обед все сотрудники собрались в столовой. Господин Грюн, в своей коричневой униформе напоминавший заплесневелый сыр, пришел с руководителем ведомства д-ром Фрёлихом, на нем тоже были партийная униформа, высокие сапоги в гармошку, сильно накрахмаленная светло-коричневая рубашка, золотые запонки, — в общем, вид безупречный. В своей речи Грюн ничего не приукрашивал. Он сравнил европейскую культуру с еврейско-большевистской бездуховностью. Тут коллективное мышление, там частное, подрыв устоев, критическое отношение. Положительное — отрицательное. Итак: убежденность и мужество определяют немецкое мышление. Обратное ему — нерешительность, критиканство, пораженчество — свойственно еврейскому. Затем из уст Грюна как из рога изобилия посыпались сравнения: Ленинград и Гамбург, Москва и Берлин. Тут все насторожились, потому что он говорил открытым текстом. Русские казались тогда на последнем издыхании, но потом, после трех лет блокады, они отстояли Ленинград; русские буквально впились когтями в город, защищая его, и величайшее поражение превратили в победу. Вот как теперь мы. Грюн уже одерживал окончательную победу, при этом указав, кто должен постоять за город: естественно, сами горожане, они сумеют сделать это лучше других, поскольку знают его. Гамбург будет защищен — каждая улица, каждый дом. Тот, кто увиливает, кто трусливо жмется к стенке, является предателем, вызывающим отвращение, рассадником болезни, которую надо выжигать каленым железом. Необходима единая воля. Англичане будут неприятно удивлены, когда почувствуют такое фанатичное сопротивление. Поэтому очень важно, чтобы и это ведомство, ответственное за распределение продовольствия, оказало помощь, чтобы каждый соотечественник получил причитающийся ему паек, стало быть, необходимо приложить все усилия для достижения окончательной победы, и этому помогут продовольственные карточки. В заключение Грюн процитировал Гёльдерлина, но не для Лены Брюкер, которая лишь руководила столовой, распределяла талоны, отвечала за чистоту раковины для мытья посуды, накрывала столы для господ руководителей, он процитировал Гёльдерлина специально для руководителей отделов, хозяйственных экспертов, юристов, экономистов. Чтобы они поняли серьезность положения и стали еще крепче духом. Да здравствует победа!
Оратор сел, вытер со лба пот. Следующим выступал д-р Фрёлих, он пообещал, что его ведомство будет выполнять свой долг до окончательной победы, то есть будет снабжать население продовольствием, а если возникнет необходимость, поднимется на его защиту с оружием в руках. В столовой он сел рядом с Грюном и другими руководящими фольксгеноссен. Лена Брюкер обслуживала этих господ. За обедом Грюн сказал, что ему придется поторопиться, через полчаса он должен выступить с речью перед коллективом фабрики по производству аккумуляторов, ЦАФа [5] . Все должны работать на победу, это последнее, самое последнее усилие.
5
Аббревиатура от Центральная аккумуляторная фабрика.
«Ни в коем случае не бери сегодня ничего из остатков со стола начальства, — сказал ей Хольцингер, — я решил избавить от его выступления работников аккумуляторной фабрики». То был единственный раз, когда Хольцингер намекнул на свой саботаж. Лена Брюкер накладывала рубец в тарелку окружного начальника и слышала лишь отдельные его слова: «Держать, уже, но, естественно, бороться, уничтожающее танки оружие, ясно, но как пахнет, — сказал он. — Рубец! Ах, и тмин, ах!»
— Очень много «ахов», но столько же и «но», — произнесла фрау Брюкер, — тогда я это сразу отметила, поскольку такие слова были внове.
«Водка водкой, а служба службой, — сказал сидевший за столом регирунгсрат. — Но если б это крепче сплотило нас, может, и не дошло бы до тяжких испытаний».
Внезапно окружной оратор Грюн вскочил и, прижав руку ко рту, бросился из столовой. Вслед за ним, давясь, заторопился д-р Фрёлих.
Бремер сидел за кухонным столом, одетый в военно-морскую форму, и ждал. Казалось, он вот-вот встанет и уйдет. Словно находился в зале ожидания.
Он поднялся, пошел ей навстречу, будто она только что возвратилась из долгой поездки, обнял ее, поцеловал — сначала в шею, подбородок, а потом в маленькую ямку за ухом, от этого поцелуя — он этого еще не знал — у нее мурашки побежали по спине. Он недавно побрился, почистил зубы, она сразу догадалась — приятно пахло, — тщательно повязал галстук, не то что ее муж, который надевал галстук, лишь когда выходил из квартиры, и тотчас же срывал его с себя, едва входил в дом. Он снял с нее пальто, начал расстегивать на платье пуговицы, пока она нетерпеливо, одним движением не стянула его через голову.
Потом — она как раз ставила на печку вариться картошку — он принялся читать ей статьи из газеты, которую печатали всего лишь на одной странице: Бреслау еще борется, русские взяли в кольцо Берлин, большие потери в уличных боях, из тактических соображений немецкие войска еще раз отступили в районе действий английских и американских дивизий. Казнен на гильотине рабочий вспомогательной почтовой службы за то, что украл в Потсдаме пакеты с военно-полевой почтой.
Сообщения о фронтовых делах в Харбурге. Под Варендорфом произошло сражение. В районе Эесторфа отмечены упорные кровопролитные бои в прифронтовой полосе. Как всегда, враг понес большие потери. Естественно, собственные потери оказались незначительными.
И ни словечка о группе Боровского. Самому Боровскому очередью из автомата отстрелило ногу. Ни единой строчки о семнадцати погибших в воронке, где в это утро мог бы лежать и Бремер, потому что был приписан именно к группе Боровского.
Он закурил сигарету, которую ему принесла Лена Брюкер. «Кайф, — сказал он и откинулся на спинку дивана. — Как на Рождество, хотя сейчас уже май». На имевшиеся у нее талоны на сигареты она купила у господина Цверга пачку «Оверштольца». Это сильно удивило его, потому что шесть лет тому назад она бросила курить и с тех пор обменивала талоны на продукты, в частности у моей тети Хильды.
Фрау Брюкер быстро сосчитала петли.
— Твоя тетя Хильда была заядлой курильщицей.
— Я еще помню, — сказал я, — как вместе с моим дядей Хайнцем — он не был мне родным — мы ели у вашего ларька первую колбасу «карри». Это правда, что он мог по вкусу определить, откуда картошка?
Она опять пробормотала что-то, держа палец точно на том месте, где темно-коричневый ствол ели произрастал из светло-коричневой земли, взяла темно-коричневую нить и провязала семь петель, потом вытащила светло-коричневую пряжу и сказала:
— Чистая правда. В то время Хайнц находился на Восточном фронте, в районе Мекленбурга. Он был отменным знатоком картофеля, как другие бывают знатоками вина. Определял по вкусу, где росла картошка. Но самое удивительное, что мог угадать это и по запаху, когда она варилась, жарилась или готовилось пюре. Он даже говорил, в какой земле она выращена, — так некоторые люди определяют почву местности, где выращен виноград.
Ему завязывали глаза, и он говорил: эта картошка в мундире росла на невозделанных землях Глюксштедта. Это картофельное пюре — из знаменитого «Золтауэрского граната», плоды этого сорта похожи на голыши, они необычайно тяжелые, плотные и никогда не бывают водянистыми; или «Толстая Альма», ее нежная мякоть буквально таяла на языке, такой картофель можно было вырастить только на песчаной пустоши. Этот порезанный на маленькие кубики картофель хорош для супа из брюквы (вместе с кусочками свиной щеки), а это — «Бардовикские трюфели», мелкий темно-коричневый сорт, очень плотный, по вкусу напоминает черные трюфели — именно так. Последними были несравненные «Бамбергские рожки». Бремер никак не мог поверить в это, и тогда она сказала: «Погоди, он ведь скоро вернется домой».