Открытие мира (Весь роман в одной книге)
Шрифт:
— Гляди, мать честная, богатеи, — говорили открыто, понятно, тятькины довольные лица, каждая морщинка у глаз подмигивала. — Знаем теперича, где настоящая-то революция припрятана. Не зевай, делегаты, там, в Питере, на съезде мужицком. Слушайтесь Ленина, большаков слушайтесь, как Евсей Борисыч твердит, поступайте, как советует партия сознательных рабочих и бедных крестьян… Нет, погоди, брат Федор, с мастеровыми-то, видать, нам за одно, верно толкует Терентий. Антрныч Крайнов, усы кусает, ему смешно слушать нас. Да лучше покаяться, чем потом маяться! Заткнуть бы хайоо святошам Фомичевым, дать отповедь, травка-муравка… А помните, мужики, что долбил, выкладывал нам обуховский землячок милый? Мы ему, Афанасью
«— Чтобы вся земля досталась трудящимся, для этого необходим тесный союз городских рабочих с беднейшими крестьянами (полупролетариями) Без такого союза нельзя победить капиталистов. А если не победить их, то никакой переход земли в руки народа не избавит от народной нищеты. Землю есть нельзя, а без денег, без капитала достать орудия, скот, семена неоткуда. Не капиталистам должны доверять крестьяне и не богатым мужикам (это те же капиталисты), а только городским рабочим. Только в союзе с ними добьются беднейшие крестьяне, чтобы и земля, и железные дороги, и банки, и фабрики перешли в собственность всех трудящихся, без этого, одним переходом земли к народу, нельзя устранить нужды и нищеты.
Рабочие в некоторых местностях России уже переходят к установлению рабочего надзора (контроля) за фабриками. Такой надзор рабочих выгоден крестьянам, он даст увеличение производства и удешевление продуктов. Крестьяне должны всеми силами поддерживать такой почин рабочих и не верить клеветам капиталистов против рабочих»
Мужики косились на Апраксеина Федора, а тот, насупясь, помалкивая, дымил и дымил, как печной трубой, свернутой в четверть самокруткой, отгораживаясь зеленущим облаком от соседей, точно ему было совестно за что-то. Известно за что! Да ему ли одному совестно? Жалко, нет в читальне Максима и Павла Фомичевых, хулителей. Ну, да у них совесть в церкви, на клиросе осталась, молитвы поет, а бога всамделишного не видит, слепая!
Тем временем дяденька Никита, отмахиваясь от дыма, громко читал дальше письмо Ленина про захватную войну, что ее надобно скорей кончать миром. (Но чтобы германцы не трепались, не хвастались, будто они победили русских, — добавили живехонько про себя знакомые нам добровольцы — охотники за Георгиевскими крестами: шалишь, мало штыка — дадим прикладом!) Аладьин читал про Советы, что они и есть подлинная народная власть. Дай Советам волю всем распоряжаться, и будет везде хорошо, по самой большой справедливости.
Во все разбереженно-согласные очи глядели пристально мужики на «Солдатскую правду», точно ждали, что Никита Петрович не пожалеет труда, еще разик перечитает понравившееся, может, чего пропустил ненароком, не дочитал, — тянулись через стол к газете.
— Дай-кось мне… Слушать хорошо, самому читать еще лучше…
— Уж это точно!
— Больно складно написано, понятно.
— Вдругорядь* почитаешь, еще больше понятного вычитаешь!
Газетой завладел Митрий Сидоров и, посмеиваясь, помаргивая телячьими белесыми ресницами, сидя за учительским столиком, сам, как учитель, отбарабанил письмо Ленина во второй раз.
И пуще прежнего заважничали батьки. Теперь не одна земля, все русское царство-государство завлекало и не отпускало их. Особенно понравилось, по душе пришлось им, что писал в своем письме Ленин о Советах. А писал он вот что:
«Россия должна быть демократической республикой. С этим согласно даже большинство помещиков и капиталистов, которые всегда стояли за монархию, но убедились теперь в том, что народ в России ни за что
Наша партия, партия сознательных рабочих и беднейших крестьян, добивается поэтому иного рода демократической республики…»
— Какой?
— Да, какой?.. Ну-ка, ну-ка… — так и сыпалось со всех сторон.
Татьяна Петровна и Григорий Евгеньевич оторвались от окна, повернулись к свету. Шурка видел их волнение, но оно было не совсем такое, как на лицах мужиков, а перемешанное с заметным удивлением. На кого они удивлялись: на сельский народ или на письмо в солдатской газете, — неизвестно. Пожалуй, на побледневшем лице Татьяны Петровны даже было одно изумление, потому что она уронила свое пенсне; очки, повиснув на шнурке, качались, тоже как бы удивляясь. Не волновалась, кажется, лишь Катькина мамка. На ее маленьком, детском личике было разлито сонное спокойствие, она просто отдыхала на людях, в тепле, может, ничего не слышала и не понимала. Да еще Капаруля-перевозчик, уткнувшись в бороду, тоже словно спал на полу, возле пастуха. Зато Евсей Борисыч ворочался за двоих, никак не мог давненько угнездиться поудобнее, все ему было неловко сидеть, обняв колени, подсунув лапоть под себя.
«Мы хотим такой республики, чтобы издевающейся над народом полиции в ней не было; чтобы чиновники были все, снизу доверху, только выборные и сменяемые в любое время по требованию народа, чтобы жалованье их было не выше платы хорошему рабочему; чтобы в армии все начальство было такое же выборное и чтобы постоянная армия, отделенная от народа, отданная под команду чуждым народу классам, была заменена всеобщим вооружением народа, всенародной милицией.
Мы хотим такой республики, чтобы вся власть в государстве, снизу доверху, принадлежала всецело и исключительно Советам рабочих, солдатских, крестьянских и прочих депутатов.
Рабочие и крестьяне — большинство населения. Власть и управление должно быть у их Советов, а не у чиновников».
Выходило, что и тут сельские мужики поступили правильно, выбрав на митинге свой Совет по предложению Яшкиного отца. Погодите, догадаются везде, послушаются, и будет что ни деревня — то Совет, что ни Совет — то в председателях, в атаманах — большаки, такие же, как дядя Родя, с красным партийным паспортом в нагрудном кармане гимнастерки. И секретари найдутся подходящие, без ног и с ногами, всех наделят землей, кроме себя, а подсобляльщиков, помощников у Советов не занимать-стать.
Вот тебе и народная власть, понравившаяся сейчас всем в читальне.
Молодцы-удальцы в пути, умные головы, давно перестали толкаться и щипаться. Наслушавшись, насмотревшись, они уже не дивились, они радостно взирали во все глаза на своих батек, узнавали и не узнавали их. такие отцы были нынче согласные, добрые и важные, точно и в самом деле писали вместе с Лениным это письмецо всем русским мужикам и бабам и сейчас с нетерпением ждали ответа.
Набежавшие строгие мамки, как поглядели на мужей, так и позабыли ругаться, звать их домой ужинать, теснились за переборкой и в горнице, возле шкафа с книгами, шепотом спрашивали друг у дружки, что случилось с мужиками, узнать их нельзя сегодня. Уж не замирение ли вышло на войне? Али усадьба со всем добром и землей отошла наконец селу?