Открытие мира (Весь роман в одной книге)
Шрифт:
С грустью подходит Шурка к углу избы, за которым скрылся разлюбезный дружище Петух. Стоит Шурка, потупив глаза в землю, со стыдом вспоминает ссору. Ну конечно, во всем виноват только он, Шурка… Ах, начать бы все сызнова! Он не прочь покликать Яшку, да поздно. Укатил Петух к себе в усадьбу, зови — не услышит.
Тоскливо вздыхая, поднимает Шурка невеселые глаза, и — о, чудо из чудес! — из-за угла показывается лохматая голова приятеля.
От радости у Шурки падает и начинает шибко стучать в груди сердце. Шурке хочется плакать, смеяться,
Проходит мучительная минута. Шурка как бы невзначай оглядывается угол пуст, Яшка ушел, и на этот раз окончательно.
Бросив Ванятку, Шурка крадется к углу, вытянув шею, заглядывает и чуть не сталкивается лбом с Яшкой.
Они молчат, исподлобья смотрят друг на друга. Со стороны кажется вот — вот они вцепятся в волосы.
Яшка нащупал под ногой камешек и толкнул его. Камешек покатился к Шурке, и тот возвратил его ногой обратно. Яшка снова толкнул камешек, и Шурка опять вернул его.
— Чур, я вожу! — скороговоркой сказал Яшка, не глядя на Шурку. Держись, попаду в ногу!
— Водило! — рассмеялся Шурка. — Да тебе с двух шагов не попасть.
Примирение состоялось.
Они поиграли в камешек, потом в «куру»*, потом, забыв наказ Шуркиной матери, усадили Ванятку в тележку, сделанную из обыкновенного ящика, и покатили на гумно ловить голубей.
Глава IV
ЗАБАВЫ, ДРАКИ И ЗРЕЛИЩА
Гумно встречает друзей весенним угощением — молодым щавелем и вороньими опестышами. Листочки щавеля торчат по пригоркам, будто крохотные заячьи уши. Ребята набивают щавелем рты и жуют, перекосив лица. Даже слезы выступают, до чего кисло. Жаль, нет под руками соли — угощение вышло бы еще лучше. Щавель закусывают сочными опестышами. Они растут по ямам и низинам, где сыро, и кажутся стеклянными трубочками, налитыми розоватой водой.
Ванятка задремал в тележке. Ребята оставляют его у сарая, а сами, захватив старую гуменную плетюху, крадутся к риге. Там, на току, словно насыпано голубей. Хорошо бы подкрасться к ним и накрыть корзиной. Но как ни таятся ребята, подбираясь ползком и таща волоком за собой на веревке плетюху, хитрые голуби все видят и слышат. Они подпускают охотников совсем близехонько — каждое перышко разглядишь, — копаются в соломе красными крестиками лапок и притворяются, что заняты только этим и нет им никакого дела до Шурки и Яшки.
Затаив дыхание охотники нацеливаются корзиной. Вот она над голубями, сетчатая тень ее краешком задела голубиные хвосты. Еще одно движение — и добыча будет поймана.
Тень корзины накрыла голубей. Попались-таки, миленькие!
Трепет и свист крыльев.
Ребята валятся на плетюху. Заглядывают сквозь прутья.
Пусто!
Голуби
— Ты спугнул, — говорит Яшка, хмурясь.
— Вона! А кто пыхтел, как бык?
— И не думал.
Молчание.
— Тени они испугались. Давай, Яша, против солнышка плетюху поставим? — миролюбиво предлагает Шурка.
— Давай.
Приятели расчищают на току местечко поровнее, крошат хлеб. Под ребро корзины ставят палку, от нее протягивают нитку за угол риги. Прячутся и терпеливо ждут.
— Гуль… гуль… — призывно воркует Шурка.
— Не так, — говорит Яшка.
Он надувает щеки, в горле у него точно вода начинает переливаться и булькать. Воркует Яшка, как взаправдашний голубь.
Ждать приходится долго. Голуби расселись на крыше амбара и греются на солнышке. Шурка сгоняет их камнем. Покружившись, голуби прилетают на ток.
— Замри! — приказывает шепотом Яшка, берясь за нитку.
Покосившись на друга, Шурка тоже берется за нитку.
— Дергать буду я! — сердито шепчет Яшка. — Опять выпустишь.
— Нет, я. Это ты выпустил.
— Ш — ш… вспугаешь! — шипит Яшка и норовит локтем оттолкнуть Шурку и выдернуть из его руки нитку.
Шурка быстро наматывает ее на палец. Только с пальцем теперь можно вырвать нитку. Убедившись в этом, Яшка говорит:
— Вместе будем дергать.
Тихонько по очереди выглядывают охотники из-за угла. Голуби бродят по току, выискивают в соломе завалившиеся зернышки, а под корзину не лезут. Даже не склевывают хлеб, что разбросали ребята. Пирога белого им, что ли, надо, скажите на милость!
Нетерпение охотников возрастает. Чтоб удобнее было подглядывать, они ложатся в траву, обжигаются крапивой и, тихонько почесываясь и морщась, трутся об угол овина. Онемели вытянутые руки. У Шурки посинел палец, замотанный ниткой. Что ни говори, а с ружьем охотиться сподручнее.
Неужели не привезет отец ружье?
— Ну, попадись мне один — по перышку весь хвост выдергаю, — бормочет, озлясь, Яшка. — Гуль, гуль, анафемы… Гуль, гуль!
И, точно напугавшись угрозы и послушавшись Яшки, толстенный сизяк, видать голубиный батька, с белой метиной на хвосте, распушив радужное горло, вперевалку направляется к корзине. Господи, чего он ползет, ровно букашка! И как не совестно — летать умеет, а ходить не умеет. Да ну же, косолапый брюхан!..
Голубь под корзиной.
Следует подождать минутку, славная парочка направляется за толстяком к хлебу. Но Шурке не терпится. Рука у него дрожит, сердце стучит, во рту пересохло. Задыхаясь, он командует шепотом:
— …два, три… пли!
Дружно дергают нитку. Подставка падает, стучит о землю плетюха.
— Ур — ра — а! — с торжеством вопят ребята, вскакивают и мчатся на ток.
Голубиная стая взлетела, кружится над ригой — не жалко. Хватит охотникам и одного сизяка. Сквозь прутья плетюхи видно, как бьется пленник.