Открытие мира (Весь роман в одной книге)
Шрифт:
— Спаси — ибо, ма — аменька и тя — а–атенька…
Подразнив Тихонь, ребята возвращаются к воротцам. Там давно ревмя ревет, свалившись в канаву, Катькина сестренка, а Сморчков малец, пачкаясь в грязи, переползает дорогу.
— Ку — уда — а? — страшным голосом орет Колька, точь — в–точь как отец его пастух Сморчок кричит на коров. — Я тебе зада — ам!..
Шурка вспоминает о братике. Но не хочется уходить от воротец. Сейчас прокатят тройки с почтового, может, гостинцев бросят. А тут еще Двухголовый зажигательное стекло показывает, как же можно уйти!
— Огонь можно вздуть… всамделишный, — хвастается Двухголовый.
Он собирает в кучу сухую траву, листья, обрывки бумаги и, присев на корточки, наводит стекло. Горячий солнечный кружок падает на бумагу, суживается, становится светлой точкой. Бумага темнеет и дымится. Олег дует на нее, и огонь розовым червяком ползет по сухим стеблям и листьям.
— Еще пожар устроишь, — мрачно говорит Яшка Петух и голой пяткой тушит огонь. А у самого от зависти горят глаза. — Давай меняться? говорит он, добывая из-под изгороди связанного ниткой голубя.
— Эва, сизяк! Я сам поймаю, — презрительно кривит толстые губы Олег.
Он достает из кармана штанов пачку папирос «Дюшес», распечатывает ее и важно закуривает.
— Кто хочет? — спрашивает он, небрежно подбрасывая на ладони пачку.
Всем известно, откуда у него папиросы. Но такая неожиданная щедрость прямо-таки потрясает. Яшка нерешительно берет одну папиросу. И Колька берет, и Катька. А Шурка и пробовать боится. Раз он так наглотался дыма, что его стошнило и голова болела до вечера. Он притворяется, что очень занят рассматриванием собственных пальцев и скусыванием заусениц. Но, по правде сказать, ему просто стыдно: вот девчонка ни капельки не морщится, курит, а он не умеет.
Накурившись, Яшка возвращается к торговле.
— Да это не простой сизяк, ученый, — говорит он. — Второй год у меня живет. Пташек ловит почище ястреба и песни поет… почти что разговаривает, — врет немилосердно Яшка, подмигивая Шурке и лаская бьющегося в руках голубя.
Но Двухголового не проведешь. Все они, богачи, хитрые.
— Ну, леший с тобой, не надо стекла, — вздыхает Яшка, истощив запас выдумки. — Крендель есть? Мен на обмен, хочешь?
— Да — а… ты баранку съешь, а голубя не отдашь.
Крендель большой, румяный и только чуточку закусан. Яшка усердно крестится.
— Вот провалиться мне, отдам! Саня отдаст… На, Саня, подержи голубка.
Передавая, Яшка морщится от смеха, шепчет:
— Крендель — пополам… а сизяка выпусти.
Ясное дело, неужто грех на душу брать! Замучит Олег голубя.
Шурка незаметно распутывает нитки.
Крендель перекочевал в Яшкин карман. Олег тянется за голубем.
Можно бы притвориться, запнуться и будто ненарочно обронить голубя. Но Шурка ненавидит Двухголового за то, что он в новой рубашке, что у него зажигательное стекло, а у Шурки зажигательного стекла нет. И сапоги у Олега с голенищами, и с маленькими ребятами он никогда не нянчится, гуляет себе, как нравится. Нет, Шурка не хочет обмана. Он в открытую, на глазах у врага, подбрасывает голубя вверх.
Голубь кувыркается над головой, расправляет крылья, часто — часто машет ими, точно благодарит. Вот его и не видно в синем весеннем небе. Наверное, он махнул прямиком на гумно, к своим родственникам.
— Обманули дурака на четыре кулака… и на пятый кулак, вот и вышел дурак! — поет от радости Яшка Петух и скачет на одной ноге вокруг ошеломленного Олега.
И Катька и Колька скачут, давятся от смеха.
А Шурке не смешно. Он закусил губу, покраснел, потверже расставил ноги и ждет. Сейчас будет драка.
К Шурке медленно подбирается Олег. Его трясет от злости. Кулачищи у него как у мужика. Что он их в карманах держит? Уж не свинчатку ли достает? Мурашки пробегают по Шуркиному телу. Не будь Яшки, закадычного друга, задал бы Шурка стрекача к дому. «Начать или обождать, пока Двухголовый первый полезет?» — думает он и, подбадривая себя, говорит:
— Ну-ка тронь!.. Покажу я тебе, почем на базаре красная водичка.
— Дай ему раза, чтобы вытаращил глаза, — предлагает Катька. Руки у ней так и чешутся.
— Да уж закачу по калачу — лепешка выйдет, — обещает Шурка.
Ему приятно, что Катька видит, какой он смелый — нисколечко не боится Двухголового.
Покосившись на Яшку, Олег, не вынимая рук из карманов, осмотрел Шурку с головы до ног. Он что-то придумал. Неужто ногой в брюхо?
Нет, хуже.
— Ах ты… кишка! — с наслаждением выговаривает Олег, оттопырив губы. — Марать рук неохота… Кишка ты, и больше ничего.
— Кишка! Кишка! — подхватывают и на разные голоса повторяют Тихони. Они рады отомстить Шурке. — Кишка! Ки — иш-ка — а!
Вот и у Шурки прозвище. Да какое зазорное! А он-то думал всю жизнь прожить без прозвища. Теперь все будут дразнить его Кишкой, хоть на улицу не показывайся. А разве он такой длинный, чтобы его звать Кишкой?
От обиды потемнело в глазах. Размахнулся Шурка и что есть силы ударил Двухголового по толстой масленой щеке. И, не дав ему опомниться, ударил еще в грудь, сшиб с ног и, оседлав врага, разорвал на нем новую рубашку.
Шуркино торжество продолжалось недолго. Олег укусил его за руку, вывернулся, придавил коленкой и хватил кулаком по носу. Искры посыпались у Шурки из глаз. Он заплакал от боли и бессильной ярости.
Яшка пронзительно свистнул.
— Бей зареченских! — подал он команду, бросаясь на выручку друга.
Шурка выбрался из-под Олега, вцепился ему в волосы.
— Один справлюсь! — крикнул Яшка, барабаня Двухголового по загривку. — Катьке с Колькой помогай… Слышишь?
Но Катьке помощь не требовалась. Видел Шурка, как вихрем налетела Катька на Митьку Тихоню, ловко подставила ему ножку, повалила навзничь…
Ай да мальчишка в юбке! Шурка улыбнулся сквозь слезы.
Хуже дела были у Сморчкова Кольки. Он, по обыкновению, струсил и только пугал врага страшным криком, а бил его Петька. Подбежав, Шурка закатил Петьке затрещину.