Открытие великой реки Амазонок

Свет Яков Михайлович

Земля Пагуаны

Мы шли мимо земель и владений властителя Омагуа на протяжении более ста лиг. Когда они остались позади, мы вступили во владения другого сеньора, которого звали Пагуа-на. На его землях живет уйма людей, и отличаются они большой кротостью (mucha gente у muy domestica), ибо, когда мы прибыли в одно из селений, а оно протянулось более чем на две лиги в длину и лежало в самом начале обитаемых ими мест, они дожидались нас у порога своих домов, не чиня нам ни зла, ни вреда, и, напротив, — поделились с нами всем, чем были богаты. Много дорог уходит из этого селения внутрь страны, ибо сам сеньор не живет у реки, и индейцы нам предложили отправиться туда, уверяя, что нам премного обрадуются. У этого сеньора много таких овец, как в Перу (По-видимому, У Карвахаль имеет в виду лам, однако ламы водятся только в горных областях и в Амазонии не встречаются), и все индейцы говорят, что у него очень много серебра и что земли его очень обширны и благодатны и изобилуют всевозможной едой и всякими плодами, такими, как ананасы, груши, которые на языке Новой Испании (То есть на языке мексиканских индейцев) называются агуакате, сливы, гуаны (Агуакате (Laurus perseci) — растение семейства лавровых, имеющее съедобные плоды, напоминающие грушу.

Гуаны, видимо, один из видов «инги», называемый также «гуаба», «гуава», «гуама» и «гуамо», а в Мексике — «кихинпкуйль» или «куахиникуйль». Это древовидное бобовое растение в настоящее время разводится во многих частях Америки для затенения кофейных плантаций) и многие другие, весьма отменные плоды. После того как мы покинули это селение (У Овьедо (стр. 556): «…на этой стоянке мы захватили нескольких индианок, чтобы они испекли для солдат хлеба, а также нескольких молодых индейцев в качестве «языков». И по той причине, что люди из сего селения были совсем ручными (tan domestica), мы прозвали оное селением Глупцов (el pueblo de los Bobos)»), мы все время плыли мимо очень людных мест, и был такой день, когда мы видели более двадцати селений, — и это только на том берегу, вдоль которого мы шли, ибо другой берег мы видеть не могли — река была уж очень широкая. Два дня мы следовали вдоль правого берега, затем пересекли реку и два последующих дня шли вдоль левого берега, и в то время когда мы видели один из них, второго не различали.

В пасхальный понедельник святого духа (То есть 29 мая (на 51-й день после начала пасхи)) поутру мы завидели невдалеке одно очень большое и очень богатое селение, и делилось оно на множество кварталов, и у каждого квартала была на реке своя пристань, и каждая пристань кишмя кишела индейцами. Это селение протянулось более чем на две с половиной лиги и везде было одинаковым, а так как в нем было народу видимо-невидимо, капитан приказал идти дальше, не нападая на него. Но тамошние туземцы, видя, что мы проходим мимо и не собираемся причинять им зла, сели в свои каноэ и атаковали нас, но лишь себе во вред, ибо аркебузы и арбалеты заставили их повернуть восвояси, а мы пошли вниз по реке (У Овьедо (стр. 557): «…cue селение было названо нами Вредным (Pueblo — vicioso)»). В тот же день мы захватили одно селение, где нашли еду. Здесь кончилась провинция уже упомянутого сеньора, коего величали Пагуаной.

Открытие Черной реки

Мы вступили в другую, еще более воинственную [провинцию], и была она очень населена и вела с нами неустанную войну. Мы так и не узнали, как зовут властителя этой провинции; населяют же ее люди среднего роста и очень хорошего телосложения, в бою они защищаются деревянными щитами и встают на свою защиту как истые мужи (muy como hombres). В субботу, что накануне пресвятой троицы (То есть 3 июня. Троицын день, празднуемый римско-католической церковью в воскресенье на 57-й день после начала пасхи, в 1542 г. приходился на 4 июня), капитан приказал высадиться на берег подле одного из селений; жители его вздумали сопротивляться, но тем не менее мы выгнали их из жилищ. Здесь мы запаслись съестным и нашли несколько куриц и в тот же самый день, едва мы оттуда отплыли, чтобы продолжить наше путешествие, увидели по левую руку устье другой большой реки, впадающей в ту, по которой мы плыли. Воды этой реки были черными, как чернила, и поэтому мы назвали ее Черною рекой (Rio Negro). Она неслась с такой стремительностью и таким бешенством, что ее воды текли в водах другой реки струей длиною свыше двадцати лиг, и ни та вода, ни другая не смешивались (Речь идет о реке Риу-Heгpy. Огромное количество отмирающих в ней растений образует массу гумусовых веществ, которые вместе с известняками создают темное нерастворимое вещество, сплошь покрывающее дно и уносимое течением в Амазонку. Поэтому воды Риу-Негру, даже будучи в значительной степени разбавленными прозрачно-голубыми водами Риу-Бранку, имеют черно-бурый цвет и действительно на протяжении 80-100 км (кстати сказать, в варианте Овьедо это расстояние определяется в 10 лиг) не смешиваются с мутно-желтыми водами Амазонки). В этот же день нам попалось на глаза еще несколько селений, не очень больших.

Следующий за троицей день капитан и все наши провели за рыбной ловлей в одном селении, лежащем на пригорке. Там было выловлено много всякой рыбы, что явилось для нас не только подспорьем, но и развлечением, ибо далеко не каждый день мы проводили таким образом. Это селение находилось на холме в некотором удалении от реки и было как бы порубежной заставой от других индейцев, которые нападали на местных жителей, ибо оно было сильно укреплено оградою из толстых бревен, и когда наши товарищи поднялись к селению, чтобы добыть какой-нибудь еды, индейцы захотели его оборонить и защитить и закрепились внутри ограды. А в ограде этой ворота были только одни, и индейцы принялись защищать их с большим мужеством. Однако, будучи в нужде, мы решили атаковать их и, приняв такое решение, ринулись на упомянутые ворота, а ворвавшись внутрь, мы уже безбоязненно ударили по индейцам и сражались с ними до тех пор, покуда оные не были побеждены и рассеяны; затем мы набрали еды, которой там было немало. Мы отплыли оттуда на следующий день, в понедельник, и по пути нам то и дело попадались весьма обширные поселения и провинции. Мы без труда пополняли запасы съестного, лишь только ощущали в нем недостаток, о чем дотоле и мечтать не могли.

В тот день мы пристали к селению средних размеров, обитатели которого вышли нам навстречу. В этом селении была очень большая площадь, а посреди нее большущий щит со сторонами, равными десяти пье (Пье — старинная кастильская мера длины, равная длине человеческой стопы (pie — стопа), то есть примерно 28 см) каждая, и на нем рельефно был вырезан город, обнесенный стеною с воротами. У ворот стояли две очень высокие островерхие башни с окнами, и в каждой башне было по воротам, приходившимся друг против друга, и у каждых ворот стояло по две колонны, и вся эта диковина покоилась на двух страшно свирепых львах (Словом leones, что по-испански значит «львы», Карвахаль называет незнакомых европейцам пум или ягуаров), которые поддерживали ее своими лапами и когтями, оборотив головы назад, как бы подстерегая один другого, а в самой середине щита была круглая площадка, и в центре ее зияло отверстие, через которое индейцы вливали «чичу» и приносили ее в дар солнцу; «чича» — это вино, которое они пьют, а солнце — это то, чему они поклоняются и что почитают своим богом, и в заключение могу лишь сказать — все это сооружение было истинным заглядением, и сия удивительная штука всех нас так поразила, в том числе и капитана, что он осведомился у одного из индейцев о том, что на ней изображено, что это такое или хотя бы в ознаменование чего это у них поставлено на площади. Индеец отвечал, что они подданные и данники амазонок, что служат [амазонкам] не чем иным, как только украшая крыши своих домов-капищ перьями попугаев и альгуака-майи (Правильно — гуакамайо, одна из разновидностей американских попугаев), что все селения, которые им [амазонкам] подвластны, устроены точно так же, и это [сооружение] установлено у них в их честь, и они поклоняются ему, как памятному знаку своей владычицы, повелительницы всей страны упомянутых жен.

Еще находился на той площади довольно большой дом, внутри которого имелось множество одежд из разноцветных перьев. Индейцы облачаются в сии одеяния, справляя праздники или пляски, когда им приходит на ум устроить игрище перед тем щитом, о котором уже говорилось — прежде, и там же они совершают свои жертвоприношения.

Вскоре мы оставили это селение и попали в другое, гораздо большее, в котором обнаружили щит и герб, подобные тому, что я описал. Жители сего селения яро ополчились против нас. свыше часа они не давали нам ступить на сушу, но в конце концов нам удалось высадиться; однако индейцы и не думали сдаваться, хорошо понимая свои преимущества: их было много, и они ежечасно получали подкрепления. Под конец все-таки их обуял страх, и они предпочли пуститься наутек, а мы получили передышку (хотя и небольшую, ибо индейцы уже снова подбирались к нам), благодаря которой могли заняться поисками пищи. Капитан не захотел дожидаться того [чтобы они напали на нас], ибо это не сулило нам ничего хорошего, и приказал погрузиться и отчаливать, что и было исполнено.

Уйдя оттуда, мы прошли мимо многих других селений, и индейцы повсюду нас встречали воинственно, как люди, полные желания отстоять свои дома с щитами в руках, и они вопили во весь голос и спрашивали нас, почему мы не идем туда, где они находятся, уже тогда-то, мол, нам не поздоровиться. Но капитан не спешил ввязываться в бой, в котором, он видел, мы не могли стяжать себе ни малейшей славы, тем паче теперь, когда у нас имелись кое-какие запасы провианта, потому что только при отсутствии таковых капитан подвергал в какой-то степени риску собственную жизнь и жизнь своих соратников, и, таким образом, лишь кое-где индейцы с суши, а мы с реки вступали друг с другом в драку.

В среду 7 июня накануне [праздника] тела господня капитан отдал приказ овладеть маленьким селением, лежавшим над рекой, жители коего не проявили ни малейшего поползновения нам противодействовать. Мы нашли там премного всякой еды, в особенности рыбы, и была оная в таком изобилии, что мы смогли хорошенько нагрузить ею наши бригантины; эту рыбу индейцы собирались везти для продажи в глубь страны.

И наши товарищи, видя, что это селение маленькое, стали упрашивать капитана остановиться здесь на отдых, ибо был канун столь великого праздника. Капитан же, будучи человеком хорошо знакомым с обычаями Индий, велел им и не помышлять об этом и сказал, что он тут не останется, ибо, хотя это селение и маленькое, но окрестности его обширны, и оттуда в любой момент индейцам может объявиться подмога, и нам будет нанесен ущерб; а посему следовало отправляться отсюда поскорее, как мы обычно и делали, и заночевать в горах. Однако товарищи снова приступили к нему с просьбами и как милости умоляли его об отдыхе, и капитан, видя, что просят об этом все, уступил им вопреки своему желанию, так что мы остались в этом селении и отдыхали до захода солнца, то есть до той поры, когда мужчины стали возвращаться в свои жилища (заняв деревню, мы застали в ней одних лишь женщин, так как мужчины с утра были на полях). Вернувшись в обычный для себя час, они увидели, что в их домах хозяйничают неведомые люди, и были этим крайне раздосадованы. Они стали требовать, чтобы мы ушли, и, убедившись в тщете своих усилий, сговорились напасть на нас и так и поступили. Но при входе в лагерь индейцы натолкнулись на четверых или пятерых испанцев, которые так ловко принялись орудовать мечами, что не только не допустили их до места, где расположились наши, но и прогнали прочь. Подоспевшему же капитану делать там уже было нечего. Между тем спустилась ночь, и от индейцев можно было ожидать любой каверзы. Из осторожности капитан удвоил караулы и велел никому не расставаться на ночь с оружием, и так и было сделано.

За полночь, едва забрезжил рассвет, индейцы пришли снова и всем скопом ударили с трех сторон по нашему лагерю, и заметили их лишь, когда, ранив караульных, они уже сновали повсюду. Поднялась суматоха, выбежал капитан и стал созывать криками своих соратников, и тут повскакали все наши товарищи и накинулись с большой яростью на всю эту ораву; хотя и случилось это ночью, индейцы были разбиты и бежали. С наступлением дня было велено садиться на корабли и отплывать.

Едва мы закончили погрузку и вышли на речной простор, как в селение явилась, чтобы напасть на нас, большая толпа индейцев, а на воде показалось в то же время много каноэ, но мы уже выбрались на середину реки, и индейцы не могли осуществить свои скверные намерения (В варианте Медины этот эпизод заканчивается следующим образом (стр. 42)*: «…Между тем уже наступила ночь и от индейцев можно было ожидать любой каверзы. Из осторожности капитан удвоил караулы, и велел никому не разлучаться на ночь с оружием, что и было сделано.