Открытие Вселенной - прошлое, настоящее, будущее
Шрифт:
В свою очередь, мы отнюдь не уверены, что кварки, лептоны и фотон истинно элементарны, а не синтезируются из чего-то более элементарного при t~10–21 с или в иную эпоху. И, разумеется, не известно, единственные ли это ветви эволюции недоступного пока субэлементарного уровня? В любом случае они синтезируются (в неком очень общем смысле) не ранее t~10–43 с, поскольку заведомо нет смысла рассуждать об элементарных частицах внутри планковской области. Собственно, не ранее того же момента синтезируется (в не менее общем смысле) и само пространство-время, то есть включаются эволюционные часы нашей Вселенной. И здесь, на самой кромке доступной нашему воображению физики, вспыхивает вопрос: а является ли планковский синтез единственным исходным стволом эволюции или следует сразу же рассматривать иные ответвления, где начальные пути синтеза материи и пространства-времени совершенно не похожи на
Вот такая картина получается при попытке распространить идеи ветвящейся эволюции вплоть до границ научного воображения. Вместо «древа эволюции», с могучим физико-химическим стволом и обширной биосоциальной кроной, мы получили любопытный «эволюционный кустарник». Возможности подробного его анализа — дело далекого будущего, и он допустим как гипотеза очень дальнего прицела независимо от того, будем ли мы предполагать, что самые нижние ветви способны генерировать что-то типа жизни и разума, не выходя на привычный нам биологический уровень (с нормальными атомно-молекулярными структурами).
Не так уж трудно предвидеть, что земная наука, как следует разогнавшись в исследованиях молекулярного конструирования, когда-нибудь прорвется к иным биологиям и даже осуществит полимеризацию, а быть может, и более сложный синтез в иных химиях. Можно даже указать один из важнейших практических стимулов для такой деятельности — необходимость перекодировки земной биологии на уровень более компактных (или удобных в ином смысле) молекулярных структур. Очень вероятно, что в свое время нам потребуется не только трансформировать себя в новый вид, но и переделать всю биохимическую основу жизни. Не исключено, что впоследствии нас перестанут устраивать атомно-молекулярные параметры, естественные в условиях Земли, и будут сформированы особые условия (внешние поля, состав элементарных частиц) для перекодировки жизни в структуры иной химии.
Но пока практически невозможно представить цивилизацию (скажем, IV типа, пользуясь схемой Кардашова), умеющую творить искусственный планковский синтез и строить какие-то обширные участки Вселенной (или фактически иные вселенные), где действуют правила иной физики. С современной точки зрения это выглядело бы как игра с фундаментальными законами природы (искусственная регулировка эволюционных часов на всех уровнях), и фактический масштаб воображаемой космологически активной цивилизации был бы еще очень долго недоступен нашим экспериментальным средствам [189] .
189
Тем, кто хотел бы глубже поразмышлять на тему суперцивилизаций, творящих среду с иными законами физики, стоит ознакомиться, например, с рассказом Станислава Лема «Новая космогония Альфреда Тесты».
Похвала ереси
Теперь попытаемся разобраться с удивлением, которое вполне могло возникнуть по несколько формальным, но вполне уважительным причинам. В самом деле, что же получается — опираясь на научные данные, выдвигается прогноз о некоем более высоком уровне мышления, превосходящем научный. Да может ли быть на этом свете что-либо более точное и разумное, чем наука?
Сразу же стоит сказать, что никакого парадокса в ситуации нет, более того, она довольно проста. Чтобы проследить это, обратимся к конкретной оценке роли науки.
С детства многие из нас, обладая, по сути, еще несколько магическим видением мира, впитывают истину, согласно которой наука представляет собой что-то вроде универсального ключа ко всем тайнам природы. Красивый образ отливается в хрустальную мечту об идеальном устройстве мира, где все бы решалось на основании безукоризненных научных построений. Но реальная жизнь, в общем-то, далека от этой мечты, и вряд ли что-нибудь слишком сильно убеждает в близком ее осуществлении. Мы отчетливо видим, что, вооружаясь наукой, люди постигают действительно прекрасные вещи и нередко приносят огромную пользу всему человечеству, но и уровень ошибок и опасностей неизмеримо увеличивается — порой до планетарных масштабов — и принимает даже конкретную форму угрозы всему нашему существованию. Наука, например, криком кричит о страшных последствиях отравления окружающей среды или о «конце света» в результате ядерной войны, но это не мешает ей успешно искать новые и все более изящные пути расширения вредного производства и улучшения эффективности оружия. Иными словами, она вовсе не всегда следует своим собственным рецептам, вернее, люди не слишком рьяно стремятся привести свою жизнь в строгое соответствие с выводами науки. В чем тут дело?
Жизнь — в немалой степени цепочка решений. Отдельные люди и огромные социальные структуры вынуждены постоянно принимать те или иные решения, оценивая их полезные и вредные последствия. Но во всякой мало-мальски серьезной ситуации в игре участвует множество факторов, и учесть действие каждого из них очень нелегко. Еще труднее понять, как эти факторы будут действовать в сочетании. В идеале все выглядит довольно просто — каждый фактор следует изучить отдельно, потом, сочетая их по два, по три и т. д., постепенно построить строгую научную модель их совместного действия. На практике удивительно редко удается провести в жизнь нечто, напоминающее эту программу. В идеале человек или социальный организм могут представляться бесконечно долго живущими системами с бесконечными энергетическими и технологическими ресурсами — для таких систем вроде бы и вправду нет ничего недостижимого и непостижимого. Им ничего не стоит затратить любое время и любые мощности на исследование каждой детали ситуации, и полученные такой ценой выводы вроде бы кажутся безусловно верными и полезными.
К сожалению, это имеет крайне слабую связь с реальностью. Люди и социальные организмы принимают решения в условиях резко ограниченного времени и ресурсов. На изучение каждого фактора, если их очень много, приходится всего ничего. Поэтому необходимо заранее отбирать среди факторов те, которые оцениваются (правильно или ошибочно) как действительно важнейшие, да и их последующий анализ должен проводиться весьма быстро и ограниченно глубоко. Чем сложней система, относительно которой приходится принимать решение, тем ограниченней научная модель — основа для принятия решений. А кроме всего, даже ее выводы не всегда оказываются применимы с точки зрения ресурсов и времени. Проблемы такого рода особенно хорошо известны тем, кто в какой-то степени знаком с положением дел в педагогике, медицине, экономике, научно-техническом планировании и десятках подобных областей. Иными словами, они особенно рельефны в ситуации, где ставится задача перевести сложный организм (человека, социальную структуру, технологический комплекс) в более сложное и в некотором смысле лучшее состояние, планируя более или менее обозримое будущее этого организма.
О принятии решений недаром говорят как об искусстве. Искусство в том и состоит, чтобы ориентироваться в сложной ситуации, основываясь на неполной информации, и притом проделать наибольший путь к цели. Ориентация в свою очередь означает разумное привлечение точных и приближенных данных относительно всех факторов.
Планируя, например, космический полет, мы при всем желании не можем составить абсолютно точной инструкции по поводу обстановки в космическом пространстве, поведения космонавта и корабля. Даже траектория корабля вычисляется приближенно и требует периодических коррекций [190] . Попытка же предусмотреть и экспериментально отработать все возможные происшествия попросту ликвидирует проект на корню, никто не захочет вкладывать в дело с бесконечной перспективой силы и средства. Всякий проект предполагает конечность научных изысканий и испытательного периода. Когда-то подводится черта, и корабль стартует, невзирая на оставшиеся сомнения. По-настоящему есть лишь одна возможность смоделировать полет — осуществить его, а вообще же — множество полетов. То же самое следует отнести и к иным проектам, да, пожалуй, и к будущему в целом.
190
Корректирующие подсистемы — общий признак очень сложных систем. Они компенсируют небольшие неустойчивости, нарушающие движение систем к той или иной цели.
Ситуации такого рода известны и понятны каждому [191] и сами по себе не требовали бы столь долгой подачи, но проблема несколько меняется при выходе в иной масштаб.
Пока мы имеем дело с ограниченными проектами, не слишком влияющими (по нашей правильной или ошибочной предварительной оценке) на судьбу крупных социальных организмов, можно сетовать на вечную нехватку времени и средств и верить, что, если бы общество благосклонней отнеслось к вашему двигателю или электронному блоку, его научная разработка была бы глубже, испытания длительней и т. д. Но, в общем, понятно, что лучшим может оказаться иной вариант, другие ученые и конструкторы будут удачливей, в целом же общество выиграет.
191
Великий врач античности Гиппократ (460–377 г. до н. э.) превосходно суммировал суть дела в своем знаменитом первом афоризме:
«Жизнь коротка, наука обширна, случай шаток, опыт обманчив, суждение затруднительно».