Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей (первое издание)
Шрифт:
Первые сведения о Прокопке
— Здравствуйте, — бодро сказал Петька, останавливаясь в двух шагах за спиной пасечника.
— Здорово, богатыри! — весело отозвался пасечник.
Петька кашлянул.
— Далеко путь держите? — вытирая руки цветным платком, спросил пасечник.
— Да так… — неуверенно разъяснил Петька.
— Как так? — уточнил веселый пасечник. — Не нашенские, вижу?
Озорные искорки в глазах парня, морская тельняшка на широкой груди и добродушный голос не вызывали ничего подозрительного.
Никита решился еще раз признаться:
— Путешествуем мы…
— Путешествуете? —
Друзья прошагали через поляну, оглядываясь на всякий случай. Доверие — доверием, а осторожность не мешает…
Но пасечник в тельняшке проковылял следом. Проковылял как-то неумело, широко расставляя ноги.
— Скидавайте фуфайки! Эк вы в такую жарынь! Бросай якорь! Располагайся, — приказал он.
Никита решительно стащил телогрейку, бросил на траву и не сел, а упал на нее. Петька тоже не заставил себя уговаривать.
— Голодные небось?
— Не… — сказал Петька. — У нас есть… — И развязал мешок.
Пасечник заглянул в него.
— Ха! Такого добра у меня, корешки, хоть отбавляй! Раз пригласил на хлеб на соль — свое спрячьте!
Он исчез в шалаше.
Через минуту около друзей появилась большущая миска творогу со сметаной, целый каравай хлеба и запотевший чайник со студеной водой.
— Медку, корешки, нема! За медок надо председателю руки-ноги обломать. Медку — через год приходите — залейся будет! Ложки есть?
— Есть, — быстро доложил Петька.
— Это дело! Были б ложки — борщ найдется! — И неловко усаживаясь рядом с друзьями, он снова спросил: — Откуда ж вы, а?
Петька признался:
— С Белой Глины… На лодке мы.
— Фью-ить! — присвистнул пасечник. — Это вы правильные ребята! — И строго спросил: — Не сбежали, нет?
— Нет! — заверил Петька. — Мы для школы. Собираем, записываем разное…
— Ну, это надо! — согласился пасечник. — Ешьте!
Скрипнул протезами и, перехватывая любопытный взгляд Петьки, разъяснил:
— Это меня, братцы, под самым уже Берлином… Растреклят его… Теперь вот еще не приноровлюсь никак…
Беседа мало-помалу развязалась, и пасечник Саша рассказал приумолкшим друзьям, как воевал: сначала на кораблях, потом в пехоте.
Одна тельняшка от моря и осталась.
— Любите наши места? — неожиданно сердито спросил он.
Друзья заверили, что любят.
— Ну, то-то… — опять смягчился пасечник. — Я вот всякое повидал… И смерть, и все… Оно уж насмотришься до злобы, что и умереть не страшно… А это вот страшно: чтобы умереть, а не увидеть напоследок, где родился, где вырос… Ясно? А? Кажется, вдохнуть бы вот это в последний раз, — он оглянулся на деревья, — а тогда уж и прощайте, братцы!..
Пасечник помолчал немного.
— Оно вроде завоевал право жить, где проще: хоть направо, хоть налево плыви — за любым ветром… А я шел раз в штыковую, поклялся: буду жив — на четвереньках приползу в эти края. Отсюда — ни шагу. Ясно? То-то, путешественники! Правильно: пишите, путешествуйте — тут, братцы, красота, как нигде такой! Верно говорю?
— Верно, — подтвердил Петька.
Скоро ложки их застучали по дну миски. Друзьям не хотелось выглядеть обжорами, но Саша приказал:
— Чтобы до тютельки. — И облизал свою ложку. — Путешествие — дело серьезное… Только как же это вы без оружия?
Петька чуточку поколебался и вытащил из мешка штык.
Лицо пасечника Саши стало на мгновение грустным, когда он коснулся пальцами граненой стали штыка. Коснулся осторожно, как будто чего-то хрупкого. Потом усмехнулся опять, одобрительно крякнул, возвращая Петьке его оружие.
— Штык — это дело. Ребята вы, я вижу, отчаянные. Ну, и что попалось вам интересного в наших краях?
Настроение блаженного покоя, которому друзья невольно поддались от сытного ужина и яркого солнца над стихшим в безветрии лесом, тут же улетучилось.
— Есть тут… — заспешил было Петька. Но раб божий начальник штаба решил взять ответственные переговоры на себя.
— Видели мы здесь камень… — сказал раб божий начальник штаба Никита. — Там… — Показал в тайгу. — Вроде могилы. Написано: «Здесь покоится…», по-старинному написано. А яма рядом. Разрыл кто, что ли?
Пасечник Саша усмехнулся.
— Тут, братцы, история путаная… — Расправив широкую грудь под тельняшкой, лег на спину. Разъяснил: — После приема пищи полагается мертвый час… Располагайтесь. История эта темная… Правда — не правда, где анекдот, где сказка — не поймешь. Но раз уж ваше дело собирать всякую всячину — пишите. Может, и распутаете что…
Друзья остались сидеть, как сидели. Никита на всякий случай достал тетрадь.
Глядя в синее небо над соснами, Саша продолжал:
— Было это, если что было, еще до нас с вами… Тут, чтобы понятней, наша деревня, слышали небось, называется Кедрачи, рядом хутор — Савеловки, там дальше в лес — вам это назад — Засули, в аккурат у Чертова болота, где раньше Мусейка начиналась, а по реке назад — Гуменки. Так вот в Засулях барином был француз какой-то, тут у нас, в Кедрачах и на хуторе, — полковник бывший с дочкой, а Гуменки — тоже полковничьи были, но там его сын, одним словом, жил, — чертей им в хвост и гриву… Так вот все это правда, а уж где правда, где неправда дальше — это сами разбирайтесь… Дыма без огня не бывает… Француз этот все в Москве да Петрограде жил, — так, хлипкий французишко, одно название, что барин… Но, говорят, когда революция началась, дал наш французик деру, так сказать, в свое имение, в Засули то есть… Ну, и вдруг слух пошел — французик наш разбогател где-то… Революция ж к нам не сразу, а потом пришла. Ну, и слух — это уже после… Было тут два дела враз. Первое — французика нашего нашли мертвым у себя, связанного, глаза выколоты, словом, помученным крепко нашли… И будто бы кто-то видел полковника с сыном на лошадях с вечера… Словом, тут кутерьма уже быстро пошла — не до судов и следствий… Дела одно за другим, а люди все это в кучу сваливают. Утром нашли француза мертвым, а днем здесь полковничья дочка отравилась. Наши-то в деревне — красные уже близко — за топоры было взялись, но, такое дело, дочь у полковника отравилась — пожалели отцовские вроде чувства…
Хоронить самоубийцу по-старому нельзя на общем кладбище. Тем же днем вырыли полковник с сыном могилу в тайге, камень этот кузнец полковнику вытесал… Не по обязанности уже, а из жалости опять…
Словом, через день, как здесь крестьяне власть взяли, уже ни полковника тут, ни сына. Дочь они, считалось, ночью захоронили.
Это видели — телегу опять же… Ну и вот — лет десять прошло тому — наш Прокопка (есть здесь такой) надоумился раскопать ту могилу. Прокопка этот сына родного раскопает — посмотреть…