Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей (первое издание)
Шрифт:
— Собака!.. — сквозь зубы выругался Петька и даже сделал движение, чтобы встать.
Никита дернул его за штаны.
Ее голос:
— Не груби… У меня может не хватить терпения…
Голос Прокопки:
— Что?! Странно… Ха-ха-ха!..
И с минуту, наверное, Прокопка хохотал:
— Странно!.. Нет… Рассмешила, благодарствую!.. Ха-ха… Выкормыш туда же… — И сразу оборвал смех: — Входи! Что там у тебя?
Запела дверь.
Петька еще раз выругался. Но потом друзья опять долго молчали. После всего услышанного возможность очутиться
— И чего она опоздала… — посочувствовал Петька.
— А может, она ждала нас там?.. — спросил Никита. И когда спросил, обоим стало легче на душе.
— Ладно… — сказал Петька, тихонько приподнимаясь. Надо было сориентироваться.
Сквозь единственно видимую щелку от неплотно прихлопнутой двери на сеновал проглядывали сумерки.
Петька переполз через баррикады тряпья и попробовал открыть дверцу.
Тотчас же гавкнул от конуры Шерхан.
Петька попробовал еще раз, Шерхан злобно гавкнул дважды, зарычал.
Петька торопливо возвратился к Никите.
— Думай, Голова…
Голова, раб божий, начальник штаба стал думать. Но не о спасении, а так — о разном: ни о чем вообще и обо всем понемножку. Петька тоже взгрустнул.
Полоска сумерек от неплотно прикрытой дверцы стала еле заметной.
Снова тихонько пропела сенная дверь.
Легкие шаги. Она…
Погремела где-то рядом жестяным корытом. Шерхан заскулил, подлизываясь к хозяйке.
Негромко:
— Спать, Шерхан, спать… Мальчики, если здесь, тише… Спать, спать…
Никита протянул руку и осторожно стукнул по стропилу.
— Тихо, тихо, Шерхан!..
Петька шепнул:
— Тихо!..
Ясный месяц за синей рекою… —послышалась от крыльца негромкая песенка. Потом шаги по лестнице, и опять все стихло.
— Я говорил! — торжествующе отметил Петька. В ответ ему взвился яростным лаем Шерхан.
Хлопнула дверь.
Голос Прокопки:
— Ты чего? Ну, ну, не балуй… Гляди тут…
Друзья поняли, что теперь, когда смолкли последние звуки в хуторе, Шерхан улавливает малейший их шепоток, и долго-долго опять сидели без движения.
Потом Петька дернул Никиту за плечо. Мол: «Спим…» Тут же улеглись на тряпье и заснули в обнимку.
Нет худа без добра
Бодрые, вскочили разом под крик петуха во дворе, и оба разом вспомнили, что спят не дома. Даже не в гостях.
Сели.
Несколько раз выходил во двор и возвращался в избу Прокопка. Когда он уходил в избу, то из одного конца двора, то из другого доносилась тихая песенка. Настолько тихая, что слов было не разобрать. Только напев:
Ясный месяц за синей рекою…Опять и опять натужно орал петух. Квохтали выпущенные из сарая куры. Покрякивали утки. Где-то неподалеку вздыхала корова, слышалось тяжелое хрюканье, время от времени заглушаемое требовательным визгом подсвинка.
— Живет, кулак… — повторил Петька определение пасечника.
Никита показал на фонарь:
— Может, не видно?..
Петька метнул взглядом по сеновалу.
Вместе подтащил тумбочку без дверцы, засунули в нее фонарь, так, чтобы свет падал только в одну сторону.
К обоим возвратилась прежняя энергия.
Петька отполз к дверце. Осторожно выглянул в щелку. Через нее был виден уголок крыльца и узенькая полоска гладкого, будто асфальтированного двора.
«Зажигай!» — просигналил Петька.
Слышно чиркнула спичка.
Света из-за кучи барахла Петька не увидел.
Возбужденный, приполз обратно.
Глупо было думать о побеге, когда они еще не выполнили своей главной задачи. С молчаливого согласия они как бы возложили всю ответственность за свою дальнейшую судьбу на ту, у которой была песенка: «Ясный месяц за синей рекою…» Им оставались собственные заботы.
Опять до ряби в глазах замелькали в тусклом свете фонаря «Похождения…», «Приключения…», фотографии женских ног вместо картинок…
Стопы книг уменьшались до нуля и опять восстанавливались в своей первозданности. От возбуждения стало жарко. Разделись до маек.
Надежда — друг легкомысленно-непостоянный, — то сильнее она, то чуть-чуть…
И когда Никита зашевелил непослушными губами, пытаясь что-то сказать Петьке, она была уже совсем чутошной. Петька испугался даже: мало ли что может приключиться с человеком, когда он вот так ворочает глазищами и челюстью вверх-вниз, а ни гугу, ни слова то есть.
Руки Никиты были прижаты к толстой в кожаном переплете книге. Петька силой раздвинул его руки. Во всю обложку книги сиял тисненый, с двумя перекладинами крест.
— Ну!.. — сказал Петька.
В четыре руки распахнули книгу.
Глазам обоих представились обнаженные мужчина и женщина под огромным дубом. На разметавшуюся в полусне женщину глядеть было неприятно.
— Библия! — наконец прошептал Никита.
— Не дурак!.. — не своим голосом огрызнулся Петька. — Шуруплю.
Никита быстро-быстро шелестнул страницами. Дальнейшее у обоих не вызывало сомнений.
Тайна последних двух цифр была перед ними. Страница сто шестидесятая… Во всю оборотную сторону картинки — ничего не говорящая, без единого слова схема… Опять схема!
Страница двести восемьдесят третья… И только тут заметили оба, что книга написана на непонятном языке.
Помолчали, растерянные.
— Французский! — с гордостью полиглота заявил наконец раб божий начальник штаба.
— Откуда ты знаешь… — сердито отозвался адмирал-генералиссимус.