Шрифт:
ЭПОХА ВОЙН
Дезертирство или измена?
— Отряд, стой! — коротко скомандовал Петька, и Никита замер посреди поляны: пятки вместе, носки врозь. — Вольно, — разрешил Петька.
Никита молча отодрал несколько репейников от брючины, потом лег на живот и, закусив зубами травинку, стал глядеть в чащу леса.
Петька подошел к нему и тоже лег.
На небе — ни облачка. И будто зацепенела тайга — ни ветерка.
С минуту оба молчали.
Дело в том,
Егоровы появились в деревне недавно: вместе с группой изыскателей под замысловатым названием «экспедиционники». В каком-то из грядущих десятилетий через Белую Глину, как называлась деревня, должна была пролечь железная дорога, и «экспедиционники:» днями напролет лазали по тайге: что-то измеряли, что-то записывали. Владькин отец командовал этой группой.
— Мишку надо судить, — решил Петька и, усевшись по-турецки, стал извлекать из-под кожи на пятке давнишнюю занозу. Он добирался до нее уже вторую неделю, так что, возможно, занозы вообще не существовало.
Никита перекусил стебелек подорожника, выплюнул его и, глядя в неведомую точку на краю поляны, заявил:
— С одной стороны, конечно, он нарушил уговор… А с другой — мы не знаем, почему его нет…
Это Никита любил: рассмотреть с разных сторон…
Волосы у него темные и острижены под машинку, оттого большая голова кажется круглой, как шар. Тетки Татьянин Колька так было и прозвал его «шаром». Но прозвище не понравилось. Теперь один только Петька иногда зовет Никиту по прозвищу, но и то уважительно — «голова».
А у Петьки волосы жесткие и желтые, как солома, и длинные — они всегда прикрывают левую Петькину бровь. У Петьки все как солома — и ресницы и брови. Говорят, это от загара. Но зимой Петька не успевал потемнеть, а летом куда денешься от солнца?
Оба мальчишки в майках. У Петьки — голубая, у Никиты — сиреневая. У Петьки дырка на боку — восьмеркой, а у Никиты — во всю спину. То есть, можно сказать, что у него майка только на животе: сзади, прямо от лямок, идет сплошная дыра до самых брюк.
— Тень опять подлиннела, — сказал Петька, поглядев на сучок, который они положили у края остроконечной еловой тени.
Никита промолчал, глядя все в ту же точку на краю поляны. Это всегда трудно — растолкать его, когда он уставится на что-нибудь.
Петька дернул себя за чуб и вздохнул.
— А может, он приведет Владьку прямо в землянку? — наконец спросил Никита. — Мы ж не предупреждали…
Петька даже подскочил:
— Ты что — белены объелся?!
— Оно, конечно, закон Мишке известен…
Но подозрение было слишком ошеломляющим, чтобы Петьку могла успокоить надежда на Мишкину порядочность.
— Идем в деревню! — Соломенные брови сошлись у переносицы. Петька встал, одним движением затянул ремень.
Идти в гости к начальнику экспедиционников в дырявых майках не решились. Никита извлек из-под кучи прошлогодних листьев две рубахи: свою, и Петькину.
Землянка в тайге была тайной отряда. Петька обнаружил ее два года назад, сорвавшись с дерева после неудачной попытки разорить воронье гнездо. Поросшая мхом и травой, она не угадывалась даже с расстояния в один шаг. Здесь располагался штаб отряда.
Сбежав к реке, Петька выволок из камышей узкую долбленую лодку и прыгнул к веслам. Никита быстро установил руль.
— Если Мишка надумал это… убью, — пообещал Петька.
Лодка слегка зарылась в воду, потом выровнялась и легко заскользила поперек мутного течения Туры.
Тайга вплотную подступала к реке, и зеленые берега зимой и летом шумели густой хвоей… Только чуть ниже, в километре по течению, белели Марковы горы, как называли в деревне обрывистый меловой берег. Здесь все было Марково: Маркова балка, Марков лес, Марковы горы.
— Знаешь, — нарушил молчание Никита, — бабка Алена говорит: вот оттуда Марко прыгнул к русалкам.
Видишь? — И Никита показал на сосну, что росла над самой высокой точкой мелового берега.
Бабка Никиты знала все: где жили раскольники, где русалки… И даже с какого пня Марко прыгал двести лет назад…
Примерное описание мест, где развернутся будущие события
Деревня Белая Глина приткнулась к реке Туре в том самом месте, где в мутную Туру впадает говорливая и светлая речка Стерля. Что это за название такое — Стерля, — никто в точности не знал. Да и не интересовался.
За Стер лей, в двух-трех километрах, на горе, дымила дымами, будто приклеенная к склону Рагозинской горы, деревня Рагозинка.
За Турой, километрах в четырех-пяти, через луг и лойму, еще деревня — Туринка.
А сельсовет и школа были в Курдюковке. Это километра два с половиной вверх по Туре.
Что было дальше, за этими деревнями, где вокруг, ют самых деревень и дальше — куда глаз достанет, — тайга, Петька с Никитой представляли едва-едва. Им доподлинно было известно, какой цвет имеет Черное море, как выглядит американский Нью-Йорк с его небоскребами, сколько рубиновых звезд горит на Кремлевских башнях в Москве, а вот каково Верхотурье, где райцентр, или — тем более — Свердловск, где область, — ни тот, ни другой не имели ни малейшего понятия.
В Рагозиике жили Рагозины, в Курдюковке — Кур-дюковы, в Туринке — Турины, а в Белой Глине — раз-нофамильцы, потому что до такой фамилии, как Бело-глинские, в старину не додумались. Жили в Белой Глине и Курдюковы, и Рагозины, и Голопятовы, и даже Сопляковы, хотя и всего-то деревня была — пятьдесят дворов. Но Сопляковым был до революции барин, и усадьбу его на хуторе по сей день звали Сопляковкой.
С курдюковцами и туринцами белоглинцы мало общались, а с рагозинцами у них существовала давняя и прочная вражда.