Открытия, войны, странствия

Титаренко Евгений Максимович

Никита Петькины чувства понял без слов.

— Ничего не трогай… — шепнул ему Петька.

— Светлана, — как-то по-особому, буковка к буковке, проговорила Владькина сестра, подавая тонкую мягкую руку.

— Петька…

— Светлана…

— Никита… Монтекристов, — зачем-то соврал он.

Владькина мать убежала за угощеньем, Владька полез в шкаф за ружьем, сестра его принялась что-то объяснять имениннику («Димочка… та-та-та-та!»), а Петька тем временем, будто невзначай, оказался рядом с елкой и чиркнул острым, как бритва, ножом по шпагату,

которым елка была притянута к стене.

Никита при этом невозмутимо разглядывал что-то в полуметре над головой Владькиной сестры.

Владькина мать принесла в блюдцах мороженое, вроде сметаны, только с крапинками.

— Я не ем это… — сказал Петька.

— Почему? — встревожилась мать.

— Зубы болят, — соврал Петька.

— А ты, мальчик? — с надеждой обернулась она к Никите. Никита кашлянул, тронул себя за горло.

— Ангина…

Больше никто ничего не успел сказать.

Петька думал, что надо будет шевельнуть елку. А она постояла, постояла, и вдруг тройная верхушка ее дрогнула и сначала медленно, потом — коротко, с маху описала четверть круга.

Все, ахнув, шарахнулись к стенам. А именинник шлепнулся со стула и оказался под елкой. Энергичный Петька схватил его за одну ногу, Мишка за другую — вытянули.

Владькина мать бросилась к нему со слезами.

— Маленький мой! Димочка!.. Ну, кто же так привязывает дерево! Папа! Где ты там! Маленький мой!..

«Уходим», — кивнул Петька на выход.

На лбу именинника появилась крошечная царапина — будто котенок лапой тронул. Больше никаких повреждений не обнаружилось.

Мишка и Владька вышли во двор почти следом за Никитой. На улице все четверо остановились друг против друга.

— Знаете, — сказал Мишка, — Владька предлагает назвать отряд «Корсаром»! А? Здорово?

— Мы свою дорогу сами знаем. Провожатых нам не надо, — разъяснил Петька. И повернулся, чтобы уйти.

Но Владька вынудил его задержаться.

— Подумаешь! Напрашивается кто-то! — вызывающе заговорил Владька. — Вот дорога! По какой пришли…

— Ну, ты! — оборвал его Петька. — Голодранец рыжий! Елки рубить приехал?

Если бы Мишка не удержал Владьку — была бы драка. Но Мишка оттащил его за рукав и быстро-быстро зашептал что-то: Владька еще не знал местных обычаев — белоглинский с белоглинским на кулаках не дерутся.

— Деревня… — сказал Петька и смерил обоих презрительным взглядом сначала снизу вверх, потом сверху вниз.

Владька сорвал небольшой лопух возле тропинки и бросил его к Петькиным ногам. Петька подобрал лопух, сунул в карман.

— Вызов принят.

— Сегодня, — сказал Владька.

— Вечером, — сказал Петька.

— На поляне, — добавил Мишка.

Он и Владька ушли в калитку. А Никита и Петька через десять минут разыскали свою лодку в тальнике и некоторое время еще побыли на берегу… Нельзя сказать, что происшедшее вызвало обиду, но настроение испортилось.

Во-первых, они потеряли друга, и теперь опять оказались вдвоем. А во-вторых, было все же приятно почему-то сидеть у этих Егоровых… Ну, сидеть и время от времени глядеть на Светку… Не почему-нибудь, а просто так. Но посидеть не пришлось.

— С одной стороны, ты, конечно, свалил эту елку на именинника, а с другой стороны — ты же и первым спасал его, — подытожил свои раздумья Никита.

Приговор

Пока плыли через Туру — молчали. Все и так было ясно.

Потом, когда развернулись по течению, Петька сказал:

— Будем судить.

Никита греб и ничего не ответил.

Лодка неслась быстро и плавно, будто приседая при каждом гребке.

Мутная вода, тихонько журча, струилась, по бортам, потом скручивалась в тугие, частые воронки и уплывала назад. Ошалелые стрижи секли воздух во всех направлениях и то припадали к самой воде, то взмывали высоко-высоко и словно бы растворялись на солнце.

— К дождю… — сказал Никита.

Когда показались Марковы горы, он опустил весла в воду, притормаживая немного, и скоро лодка зашуршала в камышах старой, заболоченной поймы…

Тут они ее и прятали всегда. Место было надежное, проверенное.

Друг за другом вскарабкались по глинистому склону на берег. И хотя оба очень спешили на этот раз, ни тот ни другой не подумали изменять своему обычному правилу.

Дело в том, что до землянки, если шагать прямиком, всего километра полтора. Но если ходить в открытую, кто-нибудь обязательно подглядит. К землянке добирались окольным путем: километра два крюк — до болота, а через болота, в камышах, где ползком, где пригнувшись, — подкрадывались к землянке почти вплотную…

У кромки болота присели, по обыкновению, огляделись…

Ни души. Теперь от дерева к дереву по мху — дальше. Мох — он, если не водянистый, любые следы скроs ет. Чуть прогнется только, а шагнул ты дальше — он опять выровнялся.

Вход в землянку был замаскирован — лучше не придумаешь. Где кедрач, например, или сосна, там лес голый будто, одни палки. А здесь ель, пихта, береза, осина — сплошной бурелом.

Впереди Петька, за ним Никита юркнули под огромную пихту. Лапы ее свисали почти до земли, так что двигаться надо было на четвереньках. Вместе чуть сдвинули в сторону будто случайно образовавшуюся кучу валежника, и под нею в земле открылся неширокий, подосевший от времени лаз.

Никита привычно скользнул вниз. Петуса нащупал ногами ступеньку и, прежде чем спуститься дальше, подвинул над головой на прежнее место кучу валежника, так что теперь снаружи их можно было разыскать разве только с собакой.

Никита нащупал в темноте на ящике спички, легонько чиркнул, и спустя несколько мгновений под треснутым стеклом засиял огонь фонаря «молния».

Неприметная сверху землянка была изнутри отделана прочными бревнами и даже прошпаклевана мхом. Только задний простенок был почему-то земляным, и, оползая постепенно, глинистая почва грозила со временем заполнить всю землянку. Но это могло быть еще когда-то…