Открытым текстом
Шрифт:
Вечером, когда девчонки уже лежали на узких кроватях, в комнату вошел лейтенант Ремезов. Не зажигая света, он подхватил стоящую у дверей табуретку, сел и, наверно, как обычно, наклонился вперед.
Край колючего одеяла врезался Наташе в щеку, но она неподвижно лежала и вслушивалась в беспорядочные шаги, которые то накатывались со стороны коридора, то приглушенно падали с потолка - кто-то метался в их классе, роняя стулья.
Из-под двери пробивалась тусклая полоска света, и когда по коридору, нарастая, приближался топот, она вздрагивала.
Наташа перевернула подушку, натянула одеяло на голову и, забыв про лейтенанта, попыталась уснуть. Иногда ей это мгновенно удавалось. Но сегодня мешал голод, хотя Верочка и поделилась своей порцией. Каша была теплая, водянистая и хрустела на зубах.
Наташа откинула одеяло. По коридору кто-то пробежал, а наверху уронили стул.
– Спите?
– лейтенант вздохнул, зашуршал гимнастеркой.
– Спите?
– Так точно!
– Зинка в углу подскочила на кровати, сетка заходила ходуном.
– С завтрашнего дня будем нести боевое дежурство на РУКе, - лейтенант снова пошарил по карманам - ему хотелось курить.
– Разве с вами, мелюзгой ушастой, на что-нибудь высококлассное потянешь?.. Другим РАТы 51 0 или РАФы 52 0, а мне - РУК...
_____________________
51 0 РАТ - радиостанция автомобильная тыловая
52 0 РАФ - радиостанция автомобильная фронтовая
– Нас на передовую?
– спросил кто-то шепотом.
– За забор, - лейтенант привстал - ножки табуретки стукнули об пол.
– На свалку!
– Зинка сотрясла кровать.
– Девочки, готовьтесь на свалку!
– Боец Коржина, прекратите разлагать личный состав. Приказано развернуть контрольный узел на ипподроме, а вы не могли не заметить, что вышеназванный ипподром находится за соседним забором... Смотрите не опозорьте меня...
Лейтенант вышел.
Очередь рывком продвинулась вперед. Совсем рядом заплакал ребенок. Но его не видно. Только головы, да плечи, да взмокшие спины...
За окном был дождь, нудный и мелкий. Зять ходил по комнате, размахивая руками.
– Милая теща, я снова буду надоедать вам расспросами... Я за это время много думал... Думал о том, что вы успели мне рассказать... Я ведь сам тогда не подозревал, какого джина выпускаю из бутылки... Я вообразил, что могу посторонним взглядом оценить события... И за деревьями не увидел леса... В конце концов я понял, что смысл не в подробностях... Судьба - вот главное...
Зять то присаживался на тахту, то огибал стол. А она почему-то пыталась вспомнить первое дежурство, вспомнить во всех подробностях, назло умничающему зятю, - и не могла...
Ребенок продолжал надрываться. Очередь застыла монолитом.
Наталья Петровна расстегнула верхнюю пуговицу блузки.
Как порой беспомощна память человеческая... И сейчас, хоть убей не вспомнить ни первого дежурства, ни второго, ни третьего - все слилось в один час, в одни сутки - как будто и не снимала ни на минуту наушники и не переставала писать убористые колонки цифр, лишь изредка трогая ручку настройки... А рядом, скорчившись на складных стульях, девчонки перед приемниками, и каждая слушает свою волну, каждая боится потерять своих... А ночью индикатор особенно резок, и свет, падающий от шкалы, линует колонки записанных цифр, и эфир полон помех...
Еще помнится, как, возвращаясь из особого отдела, лейтенант выговаривал свободным от дежурства за плохие записи, - а попробуй успеть за одуряющей морзянкой, которую на слух-то не всегда уловишь. При этом лейтенант проходился в адрес курсов и вспоминал прежний состав полка, почти наполовину оставшийся там, за проливом...
И почему-то врезался в память скакун чистых кровей в белых чулочках и с ослепительным пятном на лбу. Каждое утро и каждый вечер его водили по ипподрому, а возле трибуны всегда стоял усатый генерал в бурке. Лошадь грациозно подымала ноги, встряхивала гривой, поводила хвостом. Она и в последний вечер перед отступлением тоже делала положенные ей круги...
Лейтенант перепрыгнул через перила, сбежал по ступеньками к машине и, запнувшись о растяжку антенны, качнулся всем корпусом вперед, в последний момент поймал ручку открытой двери и заглянул в будку станции.
– Кончайте к чертовой матери! Приказано свернуть РУК! В двадцать три ноль-ноль выступаем!
– У двадцатого связь пропала...
– Я же сказал: сворачивайте, времени в обрез... Где аккумуляторщик!
– Санушкин в роту пошел, в мастерские...
– Мастерские!
– лейтенант взобрался в будку, захлопнул дверь. Боец Коржина, получите у старшины сухой паек.
Зинка выключила приемник, не торопясь убрала в ящик столика журнал и карандаш, спрятала наушники. Лейтенант вытащил из угла пустой вещмешок и протянул ей. Она почти выдернула широкие лямки из его рук, плечом надавила дверь и стала осторожно спускаться - и вот ее голова, последний раз мелькнув на фоне закатного неба, провалилась в сумрак.
Наташа, сдвинув наушники, смотрела в проем двери и как будто не могла насмотреться на силуэт трибуны, над которой обвис флаг.
– Что же с конем будет, Натка?
– Верочка уронила журнал.
– Такой красавец, ну прямо сказочный, - а, Натка?
– Отставить, - лейтенант обернулся на подножке.
– Сюсюкать будем потом, выполняйте приказ.
Они успели к школе вовремя. Колонна машин уже начала движение, но по двору все еще кто-то бегал, топоча сапогами и матерясь.
Девчонки прилипли к окошку станции. Колонна казалась бесконечной. Мимо них проплывали темные силуэты, рыча моторами.
В дверь заколотили.
Наташа отбросила щеколду и увидела растрепанную Зинку и ошалелого Санушкина с тугим вещмешком, прижатым к груди.